И проснуться не затемно, а на рассвете - Джошуа Феррис Страница 49

– «Эбони теребит свою мохнатку»? – уточнил я. – Это тоже он создал?

– Как это понимать? – спросила она меня. Затем повернулась к Конни: – Силы небесные, что это значит?

– Пол, зачем ты отключил Интернет?

– Он отвлекает нас от работы. Такого чудесного, лишенного стрессов рабочего дня у меня не было с две тысячи четвертого года.

– Но как же мы теперь будем работать?

– «Дентек» никуда не делся. А больше нам ничего и не нужно.

– О нет, ошибаетесь, глубокоуважаемый, – сказала Бетси. – Базой пациентов дело не ограничивается. Для всего остального нужен Интернет.

– Что ж, будем возвращаться к старым методам.

– Но мы никогда не пользовались старыми методами! Нам придется осваивать их заново!

– Мы – нет, а Бетси наверняка все знает. Она работает в нашей сфере с доисторических времен.

– Как бы я ни любила ваши остроумные шутки, – сказала она, – это нелепо. Я даже не помню, когда последний раз работала без компьютера. Вы спятили, если надеетесь вернуться в прошлое. Может, тогда уж будем давать пациентам виски внутрь и сверлить ручными борами?

– Чем мы с вами занимаемся? – спросил я. – Чистим и полируем, пломбируем, выдираем старые зубы и вставляем новые. Зачем для этого Интернет?

– А соответствие нормам HIPAA?

– А бухгалтерия?

– А электронная почта?

Я всегда знал, что Макгоуэна можно найти в тренажерном зале. Он посещал его с набожной регулярностью. И хотя мой силуэт уже больше полутора лет не появлялся в дверях спортклуба, я до сих пор был его членом – попросту не удосужился расторгнуть договор. Каждый месяц они снимали с моего счета деньги, каждый месяц я говорил себе, что надо этим заняться, и каждый месяц не находил сил.

Мне хотелось извиниться перед Макгоуэном за то, что не поддерживаю наши отношения. Одно время мы были очень близкими друзьями. Оба стоматологи, оба фанаты «Ред Сокс». Я вошел в зал и огляделся – Макгоуэна нигде не было. Тогда я забрался на бегущую дорожку. И вспомнил, сколько удовольствия доставляет мне физическая нагрузка. За последние полтора года я ни разу даже приседания не сделал, даже пальцев не размял. Спорт давался тяжело, поэтому я начал с медленной ходьбы и постепенно ускорял шаг. Двадцать минут спустя я уже делал милю за семь минут. Это было чудесно. В таком темпе я продержался два часа двадцать девять минут и пятьдесят семь секунд. То есть пробежал примерно двадцать одну милю. Сжег три тысячи сто девятнадцать калорий. Наверное, отсутствие физических нагрузок сделало меня уязвимым и подверженным чужому влиянию, решил я; все исправит лошадиная доза серотонина, норадреналина и дофамина.

К концу моей пробежки Макгоуэн уже пришел и тягал штангу. Я не знал, обрадуется он встрече со мной или нет. Но страха я больше не испытывал. Откуда Макгоуэну было знать, что такое дисбаланс нейротрансмиттеров? Мы поздоровались, он улыбнулся, затем сделал потрясенное лицо – мое тело производило пугающее количество пота, – и спросил, как идут мои занятия лакроссом.

– Чем-чем?

– Разве ты бросил тренажерку не ради лакросса?

– Ах да. Его я тоже быстро бросил.

Всю тренировку мы болтали, как закадычные друзья. Я был рад, что он на меня не злится. И слегка озадачен. Он что, забыл, как я удалил его из списка контактов? Неужели мое предательство ничего не значило – а стало быть, и вся наша дружба? Пока мы разговаривали – я сидел на каком-то тренажере, Макгоуэн тягал штангу, – мне вдруг пришло в голову, что я ему никто, просто собеседник в тренажерном зале, и что нас связывает лишь профессия да любовь к бостонскому бейсболу. Я вспомнил, почему удалил его из списка контактов. И мне стало невыразимо грустно. Я заплакал, но не хотел подавать виду, и слезы просто текли по моему спокойному лицу, словно капли пота. Так я рыдал минуты две-три, и Макгоуэн ничего не замечал. Придя в себя, я попытался встать и уйти, но не смог. Пробежка сказалась. Я в прямом смысле слова не мог пошевелиться. Макгоуэну пришлось тащить меня в раздевалку, а оттуда – на улицу, где он вызвал для меня такси. Затем он доехал со мной до дома, помог подняться по лестнице и войти в квартиру. Только тогда я понял, что он – настоящий друг и что быть настоящим другом, в сущности, нетрудно, а значит, я, скорей всего, никогда и никому быть настоящим другом не могу, ни при каких обстоятельствах.

Весь следующий день я с трудом передвигался из кабинета в кабинет, от пациента к пациенту. Боль в ногах легко объяснялась, но почему мне было больно стискивать зубы и сжимать пальцы? Я с трудом держал в руках зонд и в итоге отменил все назначенные визиты.

Она была последней пациенткой, которую я принял в тот день. На длинных песочного цвета волосах – бейсболка «Ред Сокс». Причем не новенькая, а поношенная: легко было представить, как эту кепку тысячи раз срывали с головы, надевали обратно, растягивали, пинали, безвозвратно теряли и снова находили, топтали, переезжали, жевали, стирали и сушили на солнце, как менял форму ее козырек, как она пропитывалась потом под палящим зноем, как ее заливало дождем, грязью и машинным маслом. Швы вокруг буквы «B» уже начали расходиться. То была ценная вещь, фамильная реликвия, которую впору было продавать на аукционе. Женщина в такой бейсболке мгновенно завоевала бы мое сердце. И завоевала.

Как только я вошел в кабинет, она обернулась и с ходу заявила:

– Я пришла не лечиться.

Я закрыл дверь.

– И зачем же вы пришли?

Она шагнула от окна прямо в мои объятья. Нет, конечно, она остановилась куда раньше, у раковины, и мне оставалось лишь мечтать, чтобы эхо ее каблуков не стихало. На столе лежал кожаный саквояж с двумя пряжками. Она расстегнула их и сняла солнцезащитные очки – вокруг одной дужки обмоталась прядь ее чудесных волос, пришлось распутывать. Затем она предложила мне сесть. Я тут же сел.

– Кто вы?

Она вытащила из сумки стопку бумаг:

– Научный ассистент.

– Чей? И что вы изучаете?

– Разное.

Она была очень высокая, выше шести футов ростом, и под ее атмосферным влиянием – она вся была ветер и свет, – я едва не выпалил: «Я люблю вас». Каким-то чудом мне удалось сдержаться. Да, я моментально попал в рабство, так оно обычно и бывает, всякий раз это случается быстро и легко, и я тут бессилен.

– Давайте начнем, – предложила она, сосредоточенно раскладывая бумаги на столе.

– Что значит – «разное»?

Она вручила мне мое собственное свидетельство о рождении.

– Начнем с этого, хорошо?

– Что это?

– Документ вам знаком?

– Да… это мое свидетельство о рождении! Слушайте, где вы его взяли? Кто заверил копию?

– А это свидетельство о заключении брака между Синтией Гейл и Конрадом Джеймсом, от пятого ноября тысяча девятьсот семьдесят второго года.