Ящик Пандоры - Марина Юденич Страница 49

— Да, понимаю, конечно же, понимаю: с кем-то вы работали вместе, с кем-то — только Ванда Александровна. С этими все ясно. Но как же обстояло дело с нами, бывшими?

— Вы не рассердитесь, если я скажу вам честно? — Этот прием выручал Таньку довольно часто. Прямой вопрос, заданный наивным, почти детским голосом, как правило, обескураживал собеседника. Потом можно было преподносить любые мерзости: на нее все равно, как правило, не сердились — ведь был же уговор. Тем более сейчас Танька собиралась сообщить мерзость отнюдь не про себя. Настало, по ее разумению, плеснуть ложку дегтя в медово-шоколадное озеро, в котором горделиво и одиноко плавала белая лебедь — Ванда Василевская.

— Слово джентльмена.

— Ванда Александровна просто отдала мне список своих первых клиентов, разрешила позвонить им и предложить пройти новый курс психотерапии, на сей раз у меня. — Со стороны Ванды, соверши она подобное на самом деле, это было бы величайшим свинством и предательством. Не осознать этого мог только крайне бесчувственный и эмоционально тупой человек. В числе клиентов известного психоаналитика таких по идее не должно было быть в принципе.

— Вот как? — иронично уточнил невидимый Танькин собеседник и после некоторой паузы без особого, впрочем, интереса уточнил: — Что же, просто передала список, что называется, без комментариев?

Здесь Танька отчетливо ощутила леденящий холод ловушки. Его интересовало, знает ли она, по какому поводу он обращался к Ванде. Это могло оказаться для нее стальным капканом. Возможно, он и рассчитывал на это, но Танька вспорхнула в изящном пируэте, будто ради того только, чтобы пролить очередную порцию меда и елся в озеро одинокой лебеди, а на самом деле рассчитывая перелететь в головокружительном па опасное место.

— Разумеется. Неужели вы могли предположить, что Ванда Александровна нарушит профессиональную тайну? Только имена и телефоны. И строжайшие рекомендации быть крайне деликатной и — упаси Бог — не навязывать свои услуги.

— Ну, эту рекомендацию вы выполнили вполне.

— Спасибо.

— И что же мои сотоварищи? Я имею в виду, многие ли откликнулись на ваш призыв?

— Честно?

— Ну, мы же однажды уже договорились об этом.

— Вы второй человек в списке, которому я решилась позвонить.

— А что же первый?

— Он умер. Простите. Но вы хотели честно.

Наступила долгая довольно пауза, каждое мгновенье которой показалось Татьяне вечностью, а потом в трубке раздались странные звуки, природу которых она поняла не сразу. Лишь через несколько секунд, напряженно прижимая трубку к уху и вся обратившись в слух, она распознала их — он смеялся. Смех его был короток и отрывист, так обычно смеются люди, не очень приученные к этому занятию, но сейчас ее собеседник смеялся долго. А потом, еще борясь с приступами своего лающею смеха, он наконец заговорил:

Господи, прости мою душу грешную за такую неадекватную реакцию. Но право… смешно… — Он издал еще несколько коротких сухих вздохов и неожиданно резюмировал: — Странная все-таки штука жизнь.

— Вы не обиделись? — Танька была вся как натянутая струна, готовая в любую минуту зазвучать так, как этого потребуют обстоятельства, и звенеть так долго, как это будет необходимо, попирая при этом все законы физики.

— За что бы это? Нет, разумеется. Это вы простите меня за глупый смех. К тому же я, по-моему, знал этого человека, мы встречались у Ванды Александровны, и он тогда уже был очень пожилым. Вот только имени теперь не вспомню…

— Михаил Борисович.

— Совершенно верно. Михаил Борисович. Что ж, земля ему пухом, как говорится. Но от меня вы ждете не воспоминаний о покойном, как я понимаю?

— Да, Юрий Генрихович, правильно понимаете. — Танькин голос совершенно натурально дрогнул. Притворяться в эту минуту ей было ни к чему: страх резким спазмом сжал горло, а волнение теребило сердце своей горячей суетливой рукой, отчего оно, несчастное, нервно трепетало в груди: то замирая, то срываясь на бешеный галоп.

— Ну что ж. Откровенно говоря, мысли возобновить консультации у меня как-то не возникало. Но если гора сама идет к Магомету… Почему бы нет? Может, уже пора перетрясти грешное мое подсознание и вывести его на чистую воду? А то, глядишь… — Он снова рассмеялся своим отрывистым, лающим смехом, но быстро вернулся к нормальному тону и спокойно продолжил: — Что ж, уважаемая Татьяна… Видите, я уже становлюсь апологетом вашей школы и обращаюсь к вам по имени, кстати, тогда уж и меня можете звать просто Юрием. Я, по счастью, далеко не ровесник покойному Михаилу Борисовичу. Дерзайте! Если я правильно понял, мне предстоит стать первым вашим личным клиентом?

— Да. — Горло у Таньки по-прежнему было во власти спазма, и потому ответ прозвучал коротко и несколько сжато.

— Да не волнуйтесь вы так, — расслышал ее волнение собеседник. — Помните, как в той рекламе: все у нас получится. Дурацкая реклама, казалось, а видите — запало, значит, не такая уж дурацкая. Ну да Бог с ней. Единственное, чем огорчу вас, очевидно: временем свободным я почти не располагаю. Рассчитывать можете на один день в неделю и не более часа. Устраивает?

— Более чем, Юрий Генрихович. Юрий. Спасибо вам.

— Да не на чем пока. Да, и что касается моего гонорара, то я, разумеется, на первых порах ни на что не претендую.

— А вот это уже напрасно. Знаете, моя тетушка когда-то говаривала: лечиться даром — это даром лечиться. Хороший труд должен соответственно оплачиваться, а плохой никому не нужен. Так что о гонораре мы договоримся после первого сеанса. Согласны?

— Согласна вполне.

— Вот и отлично. Ну а теперь давайте, что называется, сверим часы. То есть определим время нашего первого свидания.

После того как дата и время встречи были согласованы, Татьяна, уже совершенно придя в себя, голосом ровным и уверенным, в котором едва заметно сквозили менторские интонации Ванды, продиктовала ему адрес своей квартиры на Бульварном кольце.

После визита Подгорного с лучшим сыщиком своей охранной команды день Ванды продолжился строго по намеченному ею же заранее плану и вместил в себя довольно многое: две частные консультации, а также зачет, принятый у одной из групп факультета психологии. Вечер она посвятила написанию статей, которых давно дожидались от нее в редакциях двух популярных журналов. Строгое следование заведомо намеченному плану, помимо свойственной Ванде педантичности, было продиктовано еще и нынешним стечением обстоятельств. Дело в том, что Ванда была абсолютно уверена и часто говорила об этом своим слушателям на лекциях и пациентам во время консультаций, что любая нештатная ситуация в жизни, способная вызвать стресс и породить, как следствие, затяжную депрессию, особо опасна тогда, когда становится помехой в исполнении тех привычных профессиональных или иных обязанностей, которые составляют основу жизнедеятельности данного человека. Соответственно одним из способов ее преодоления является как раз таки сохранение привычного режима деятельности неизменным. «Горе, отчаяние, страх — словом, любая отрицательная эмоция (равно как и положительная — к сожалению!) быстрее и эффективнее всего растворяется в неизменной обыденности. В этом слабость человека перед силой своих же собственных привычек, но в этом же и его сила перед лицом любой опасности, которая угрожает сложившемуся укладу его жизни» — так говорила Ванда тем, кто внимал ей, и теперь, похоже, настало время испытать эту истину на себе.