Лестницы Шамбора - Паскаль Киньяр Страница 49

Эдуард медленно вынырнул из сна, услыхав какой-то необычный звук, похожий на сдавленный кашель. Или на обрывок сумасшедшего смеха, который стараются сдержать, зажав рот и нос. Потом он понял, что это рыдание. Последнее время оно стало рефреном всех его ночей. Он ворочался в постели с боку на бок, смотрел на Лоранс. Он не выносил вида этой женщины, плакавшей по ночам. Она оставляла включенным ночник, испускавший бледный, призрачный свет. С недавних пор Лоранс начала бояться полной темноты. Эдуард много раз ловил себя на том, что прислушивается к дыханию той, что лежала рядом. Все его внимание было сосредоточено на этой странной фуге, сотканной из прерывистого дыхания, из оборванных стонов кого-то, кто не спит, не может заснуть.

Часом позже он снова проснулся от ее горького плача. Он крепко обнял ту, что захлебывалась рыданиями в ночной тиши.

– Ну что, что?

– Нет, ничего.

– Это из-за меня?

– Нет. Ты ни при чем. Ты ничего не можешь сделать.

Роза пила с самого утра. Майка Розы ван Вейден намокла от пота между грудями. Она отошла от него. Он услышал шумный всплеск воды, разбитой женским телом. Увидел ящерку, удиравшую прочь со всех ног.

В детстве оба раза, что он ездил на каникулы в Италию, он мог долгими часами созерцать на горячих черепицах крыши, на какой-нибудь выветренной стене этих миниатюрных динозавров, настоящих крокодильчиков длиною восемь-девять сантиметров, которые молниеносно пересекали узкое, освещенное солнцем пространство, застывали и внезапно заглатывали человека в виде мухи.

Жара все усиливалась. Воздух был тяжел и неподвижен. По вечерам приходилось широко открывать рот, чтобы дышать: казалось, будто глотаешь пламя. Оголенные руки, оголенные ноги под платьем, гладкие, слипшиеся от воды, блестящие волосы – он безумно желал Розу.

Роза поднялась в спальню, чтобы в десятый раз принять душ. Он пошел следом. Они обнялись. – Я хочу… – пробормотал он.

Он целовал ее потные подмышки, ее плечи, ее груди. Она почувствовала, как ей в живот уперся его отвердевший член, оттолкнула Эдуарда.

– А я не хочу, – сказала она.

Он стал настойчивее. Она рассердилась и решительно оттолкнула его.

– Даже речи быть не может – здесь, в доме Лоранс.

– Роза, я завтра уезжаю! Завтра я должен быть в Лиссабоне!

Эдуард казался разъяренным. Он был пьян от жары. Его тело не скрывало вожделения.

– Ты собираешься иметь нас обеих? Не переоцениваешь ли ты свои возможности? Мне кажется, тебе следовало бы все-таки сделать выбор.

– Не желаю я ничего выбирать.

– Ты скверно поступаешь с Лоранс. Начни с того, что откажешься спать с ней.

– Какая там погода? – спросила Лоранс.

– Дождь идет. Мелкий, но грозовой дождь, – ответил Эдуард, зашнуровывая ботинки.

– А сколько времени?

– Половина шестого.

– Уже рассвело?

– Нет.

Лоранс встала, накинула шелковую рубашку, натянула джинсы, спустилась в кухню, чтобы сварить кофе, и принесла поднос в спальню.

– Ненавижу дожди. Ты одеваешься слишком быстро.

– Я не одеваюсь слишком быстро.

– И все время уезжаешь. Ты слишком быстро живешь. Ты слишком быстро ешь. Ты…

– А море слишком теплое, а океан слишком мокрый, а небо слишком голубое. И трава слишком зеленая, и жизнь слишком коротка. Хватит, надоело!

Она смолкла, откинула назад волосы, взбила их пальцами.

– Тебе непременно нужно в Лиссабон?

– Да.

Эдуард кипел от гнева. Его ярость искала выхода, искала жертву. Он поклялся Розе не прикасаться больше к Лоранс, но провел с Лоранс нынешнюю ночь. Он взял сигарету из пачки, которую Роза ван Вейден забыла на откинутой крышке секретера в спальне Лоранс.

– Ты куришь? – удивилась Лоранс. – Первый раз вижу тебя с сигаретой. Напрасно ты куришь натощак.

Мой отец…

– Напрасно, напрасно! Да, напрасно! Меня всю жизнь преследует тайное убеждение, что я все делаю напрасно. Но, по крайней мере, в поезде я всегда чувствую, что живу не напрасно…

Он уже кричал. Лоранс плакала.

– И всю свою жизнь я чувствовал, что прибыл по назначению, только тогда, когда расставался с женщиной. Ты хочешь, чтобы я расстался с женщиной?

Лоранс плакала, не отвечая. Она закрыла лицо волосами, так что Эдуард не мог видеть ни ее рук, ни лица. Он видел только эту белокурую копну, которая тихо вздрагивала от рыданий.

– Хватит, Лоранс, – сказал он. – Налить тебе еще кофе?

Белокурая копна кивнула.

– Два куска сахара, как всегда?

– Два, как всегда, – ответила она, отбрасывая волосы назад и широко раскрывая свои золотисто-серые глаза, – иначе кофе наводит на меня тоску.

Он сел рядом с ней, обнял за плечи, спрятал лицо в ее волосах.

– Любимый мой, – нежно сказала она, – я уже давно хочу тебе кое-что сказать. Это ужасно меня гнетет. Я видела тебя с…

Но тут на лестнице раздались крики и топот Адри. Встав на цыпочки, девочка дотянулась до прохладной дверной ручки, повернула ее, распахнула дверь спальни, вбежала, вся красная от возбуждения, и, теребя подол своей юбочки, закричала во все горло – так афинский солдат, забрызганный кровью персов, вбегает на агору и, воздев руку, провозглашает новость о победе на Марафонской равнине:

– Там твой папа умер! Там твой папа умер, и он хочет тебе что-то сказать!