Будут неприятности - Галина Щербакова Страница 49

– Вот увидите, кончится милицией, – сказал Митя.

– Мы просто поздоровались! – вежливо сказала Лена.

Ребята побежали.

– Здравствуйте! – крикнули молодому парню на ходу.

– Привет! – ответил он, не глядя.

– Здравствуйте! – сказали женщине с ребенком.

Мальчик испугался.

– Не бойся, маленький! – сказала женщина ребенку. – Это мальчики и девочки идут из школы и хулиганят…

Ребята засмеялись, Митя с удовлетворением посмотрел на мальчика в очках.

– Ну что?

– Здравствуйте, – бросил Митя деловому мужчине, который только что вышел из машины.

– А кого из вас я знаю? – спросил мужчина.

– Никого, – ответил Митя, – это наш эксперимент.

– Проверка контакта? – спросил мужчина.

– Вот именно! – ответил мальчик в очках. – Как в деревне…

– Понятно, – ответил мужчина. – Но я лично за стирание граней.

– Значит, чтоб не здоровались? – спросила Лена.

– Со своими – да! С чужими – нет. Грамотно? – И мужчина исчез в арке дома.

– Все! – сказала Лена. – Я пришла домой!

– Ты проиграл! – сказал Митя мальчику в очках.

– Нет, опыт продолжается! – ответил что в очках.

Ребята пошли дальше, а Лена вошла во двор. На ступеньках подъезда сидела кошка.

– Здравствуй, кошка! – сказала Лена, присаживаясь на корточки.

Кошка потянулась, выгнула спину и вежливо сказала: «Маяу!»

– Молодец! – похвалила ее Лена. – Ты деревенская.

Квартира Лениной семьи.

От стремительных движений матери Лены в маленькой кухне тесно. Красивая, ладная, она крутится между столом, мойкой, холодильником, плитой, почти одновременно моет, режет, мешает в кастрюле, что-то пробует на вкус. На столе между кочаном капусты и пакетом молока – телефон, который звонит беспрерывно.

У нее еще и собака, большая, с преданным и покорным взглядом. Собака терпеливо ждет своего варева и внимательно следит за всеми бесконечными движениями хозяйки. Вот снова зазвонил телефон.

– Нет, Игнатьев, нет! – кричит женщина. – И не приходи, и не звони. Теперь уже будет суд решать… Нечего меня просить, я твой враг… Не имею права так говорить? А ты имеешь право мне домой звонить? То-то… Отвечать будешь, голубчик, на всю катушку. – И бросила трубку.

Капрал тихонечко тявкнул. И снова телефон.

– Лапочка моя! – запричитала женщина совсем другим голосом. – Не могу говорить, некогда! Ухожу! Я уже в замочной скважине. Позвоню тебе завтра. Ну, послезавтра…

Почмокала в микрофон губами, бросила трубку. А каша в это время залила огонь.

– О господи! – сказала женщина, хватая трубку снова зазвонившего телефона.

– Да! Да!.. Нет, вы это сделаете! – закричала она. – Это решение суда, а не моя просьба.

Бросила трубку, отставила пригоревшую кашу на подоконник, села на табуретку, вздохнула, вскочила снова, кинулась в дело, к плите, и снова зазвонил телефон.

– Привет, мамуля! Все нормально. Что делаю? Ужин варганю.

В коридор вошла Лена. Бросила у входа портфель, сняла туфли и прямо в чулках подошла к матери, выставив вперед лоб. Мать прислонила свой к ее лбу, так они ласково «пободались», как, видимо, всегда делали.

– Это я с бабушкой говорю, – тихо сказала мать, показывая дочери на ноги, мол, обуйся.

– Бабуля! – пискнула в трубку Лена и стала, весело поглядывая на мать, хватать со стола все, что попадало под руку.

– Не хватай грязными руками! – закричала мать Лене – и в трубку: – Отпусти меня, мам! Ничего не успела сегодня сделать.

– Она никогда ничего не успевает, – закричала в трубку Лена. – У нее общественное выше личного! Мы тут с папой умираем с голоду, а она все время говорит по телефону.

– Ну пока, мама, пока…

Но, видимо, бабушка продолжает что-то говорить.

– Ладно, мам, ладно… Голос у меня просто сел. Выступала много. Все, мам, все! Целую тебя. Плита зовет! – Бросила трубку, кинулась к плите.

И снова зазвонил телефон. Зажав ноздри, мать взяла трубку и гнусавым, не своим голосом сказала:

– А ее нету дома! – Снова положила трубку.

– И еще, – строго сказала Лена. – Ты по телефону много врешь.

– Да не вруша я! – в отчаянии сказала мать. – Не вруша я, доченька… У меня иногда просто выхода нет…

Снова зазвонил телефон.

– Все! Не беру трубку! – сказала мать.

– А вдруг это папа?

Мать взглянула на тикающие часы-ходики.

– Папа наш где-то бродит, – сказала мать. – Между прочим… Я тебе хочу сказать… Не всякое вранье – вранье.

– Оправдывается только виноватый, – засмеялась Лена.

– Нет, доча, я серьезно… Вот ты была маленькая, очень болела… Я давала тебе горькие таблетки и говорила, что они сладкие. Это вранье?

Лена засмеялась.

– При чем тут это? Кто сейчас маленький?

– При том! – вдруг закричала женщина и снова волчком закрутилась по кухне. – Вру, потому что бывает надо… Ты знаешь, что такое НАДО? Ты когда-нибудь его видела в глаза? НАДО!

– Видела, – сказала Лена. – Оно такое большое, коричневое, с зелеными ушами и сопит.

Лена показала, какое оно, это «надо». Обе засмеялись.

– Ах, доченька! Женские уловки никогда не проходили по разряду лжи… Это уловки, просто уловки… Ты сама женщина, поймешь… Женщине так много и так часто приходится в жизни обороняться и выкручиваться…

– А я никогда не буду выкручиваться, – сказала Лена.

И она с важностью человека правого ушла из кухни в свою комнату, обычную маленькую комнату, в которой есть все приметы ее жизни, ее взросления. Тут еще и куклы, но уже и полочка с дисками и кассетами. В центре комнаты – пианино. На плечиках, за дверью, косо висит уже не первого года школьная форма с отглаженным пионерским галстуком. Видавший виды заяц с оторванным ухом на диване, а над ним на полстены портрет Высоцкого. Над диванчиком рядом с Высоцким – избирательный плакат с портретом матери. Все в этой портретной матери безупречно – прическа, выражение лица. На другой стене домашняя «стенгазета», посвященная дню рождения. На ней много фотографий с шутливыми надписями.

Лена в детском зарешеченном манежике. «Детка в клетке».

Лену принимают в пионеры. «Одним сборщиком макулатуры больше».

Лена одиноко и задумчиво сидит на берегу. «Ушла в себя от ответственности».

Лена – вожатая. «Если ничего не умеешь – воспитывай других!»