Источник солнца - Юлия Качалкина Страница 48

Часто, стоило посмотреть на высокие еловые верхушки, в которых бушевал ветер, сшибая мелкие липкие от смолы шишки, уже глаз оторвать невозможно и долго-долго следишь, пока не опустится ночная мгла или тебя не уложат спать. Я все время думала, как это должно быть страшно: оказаться в полной темноте среди деревьев, в той стороне, где возле железнодорожной насыпи разросся орешник и где приветливые машинисты часто отвечали мне гудком на взмах руки – мы ходили «провожать поезда».

Очень мне хотелось бы вот так побояться, попасть в эти деревья, в темноту. Я очень любила лес и вечера, которые мне позволяли провести в наблюдении за ним. По моим представлениям, там должен был кто-то жить. Потому что везде, в каждом месте, кто-то живет – я не представляла себе и малой части мира необитаемой. Было доподлинно известно: там есть белки и даже зайцы. Как удалось выяснить впоследствии, имелись также ящерицы, но весьма далеко, и за ними нужно было идти специально, если уж так хотелось на них посмотреть. Собираться – брать полиэтиленовый пакет от сдобных булок, отмытый и просушенный на солнце; панамку и запасной глаз очков – следствия перенесенного двоичного гриппа. И – ждать у бревна, когда ящерицы наконец соизволят выползти.

А если беременную поймаешь, удача будет.

По большей части в том лесу жили мои собственные фантазии: то там бродил несчастный отчего-то (конечно, от невозможности встретиться со мной) лесной принц. Порой я убеждала себя, что вижу его грустные глаза в переплетении далеких ветвей. Иногда там мог поселиться сказочный подземный народец (при ближайшем рассмотрении оказывавшийся кротами), лабиринты которого мы безжалостно разрывали повсюду, где только могли найти, чего категорически не понимали наши бабушки, но в определенный момент этого помешательства заражались от нас и с неменьшим энтузиазмом ходили в лес на раскопки, перекликаясь, как будто на скачках: «Вон-вон побежал! Держи его, так-растак!!!»

Могли в лесу найтись и вполне прозаические русалки, которых мы ценили не особо высоко, считая их уже чем-то самим собой разумеющимся. Были люди с рогами оленя, кентавры, греческие герои с чудными фруктовыми именами Тесей-Персей-Ясон, которых я, взяв из рассказанной бабушкой легенды, сначала поселила в городской кладовке, а потом везде и всюду возила с собой в потертом рюкзаке памяти, помещая при каждом удобном случае в «питательную среду».

Наш лес подходил им идеально.

Помню, как долго и безрезультатно искали мы в лесу какого-то Саркула – искали, чтобы изничтожить. Причем этот Саркул был не чем иным, как репейником в цвету, – мы, благополучно исколовшись, сорвали и злобно истоптали безобидное растение. Он считался заклятым врагом другого «фантома» Друкула – Царя-Дерева о Двух Стволах, выходивших из одного корня и имевших некое подобие рта (трещины, возможно, затеса от топора), куда мы, дабы уберечь его от какой-то напасти, клали землянику.

Так что Саркул не победил. Фигли ему.

…А я потом еще лет семь инстинктивно недолюбливала репейники.

Чуть позже, по мере нашего взросления, мы заселили лес пришельцами с других планет и уставили все известные и неизвестные нам поляны их межгалактическими кораблями. Признаться, два мы видели точно, в момент их взлета, только очень издалека. Поэтому взрослые, приглядывавшие за нами, упорно стояли на том, что это были… метеорологические зонды! Скажите пожалуйста, зонды! Хоть один они видели для сравнения? Кто знает, может, своим детям я однажды скажу то же самое?

Уверившись в совершенной исключительности исследованного нами леса, мы решили охранять его от вандальских посягательств, вроде устройства свалок и костров. Я предложила создать ООП – Общество охраны природы.

Оригинальная аббревиатура.

И это я же потом долго прорисовывала эмблему нашей новоиспеченной организации и выкраивала из тетрадочной бумаги крошечные членские билеты. Единственный случай «охраны», который выпал-таки на нашу долю, – это когда мы увидели, как компания взрослых ребят жжет костер. Нас было пятеро малолетних фантазеров против человек десяти взрослых девушек и юношей с реальным представлением о мире.

Долго наматывая круги возле их компании, мы то подходили ближе, то прятались по кустам, однако показаться им на глаза и – хм-хм – воспрепятствовать безобразию так и не решились. А вскоре и общество полюбовно закрыли.

Разошлись.

…По-взрослому – мы с отцом ловили рыбу на местном пруду бамбуковой удочкой, и это казалось верхом шика (у всех были пластмассовые). В свободное от ловли время я играла с маленькими резиновыми животными (набор юного ветеринара), сочиняя фантастические истории и забывая про все на свете, кроме них. Однажды, это было еще до нашего похода в Крюково, мы с друзьями сидели на поваленном ясене недалеко от просеки, и вот я начала рассказывать свои бесчисленные игрушечные истории вслух. Мои знакомцы прервались, побросали своих кукол, слишком уж похожих на людей, и попросили, чтобы я говорила громче, а они будут сидеть и слушать.

Так я стала сказочницей.

…День тогда выдался дождливый. Небо хмурилось с самого утра, нависая над поселком, как любопытный натуралист над муравейником, и бросая унылые тени на симпатичные домики нашего переулка. Напротив нашего крыльца, на другой стороне дороги, тогда стоял под черной толевой крышей одноэтажный дом из красного потрескавшегося кирпича. Вьюнки и барвинки крепились на его стене, цепляясь своими крошечными лапами за выступы фасада. Я хорошо знала, что там обитает не сильно дружелюбное семейство, каждый из членов которого носил весьма необычную фамилию Рыкун.

Все вместе они были, соответственно, Рыкуны. Ассоциировались с породой каких-то диковинных зверей, издающих страшный рык. Позже, когда в руки мои попал сборник фантастических рассказов Рея Брэдбери и один из них, повествующий о морском исполине, назывался «Ревун», я и уверилась окончательно: Рыкуны у нас неспроста! Так что при всяком удобном случае я спешила застукать Рыкунов за их нелицеприятным занятием.

Рычанием, разумеется.

Ксеня Рыкун была одной из моих взрослых подруг. Ее отец занимался разведением пчел, чему, как я думала, немало способствовало его умение рычать: в нужный момент чем еще отгонишь разбушевавшихся насекомых?

По правую от нас руку, во флигеле огромного дома, который из-за своих множественных аляповатых пристроек по всему периметру фасада гордо именовался шанхаем (архитектурное следствие множественных разводов и свадеб, увеличивавших семью до размеров малой нации), жила еще пара моих друзей: снова Ксеня и ее брат Алешка. Их фамилии нравились мне куда больше – оба они звались Романовы. Мать и отец Ксени занимались вольной живописью (отлично помню, как однажды пристала к своим отцу и матери с предложением и им попробовать себя в этой чудесной профессии, а не пропадать пропадом на чужих родительских собраниях. Почему-то они начали смеяться за обедом и не переставали до самого вечера, обещая в перерывах между взрывами хохота обязательно последовать моему совету).