Семь столпов мудрости - Томас Лоуренс Страница 48

Фахри-паша все еще продолжал играть в нашу игру. Он удерживал линию окопов вокруг Медины и притом на таком расстоянии от нее, чтобы арабы не могли обстреливать город из орудий. (Впрочем, такой попытки никто и не делал, даже не мечтал об этом.) Другие отряды были рассредоточены вдоль железной дороги в виде сильных гарнизонов на всех водопоях между Мединой и Тебуком, а также более мелких постов между этими гарнизонами, чтобы постоянно патрулировать дорогу. Короче говоря, он избрал самый глупый способ обороны, какой только можно было себе представить. Гарланд ушел из Веджа на юго-восток, а Ньюкомб – на северо-восток, с целью подрыва дороги взрывчаткой. Их задачей было разрушение рельсового пути и мостов, а также установка автоматических мин под проходившие поезда.

Сомнения арабов сменились безудержным оптимизмом, и это позволяло ожидать отличной службы. Фейсал зачислил в армию большинство билли и моахибов, которые признали его хозяином Аравии на всем протяжении от железной дороги до моря, а потом послал джухейнцев к Абдулле в Вади-Аис.

Теперь он мог готовиться к тому, чтобы серьезно заняться Хиджазской железной дорогой, но поскольку практика показала, что реализация наших планов превзошла мои расчеты, я просил его задержаться в Ведже и принять меры к более широкому охвату идеями движения окружающих нас племен, чтобы в будущем восстание могло расшириться, создавая угрозу для железной дороги на участке от Тебука (тогдашняя граница нашего влияния) до Маана, в северном направлении. В своем понимании хода арабской войны я оставался недальновидным. Я еще не понял, что проповедь была победой, а сражение – обманом. В тот момент я связывал их вместе, но, поскольку Фейсалу больше нравилось изменять умонастроения людей, чем разрушать дороги, проповедь давала лучшие результаты.

Что касается северных соседей – прибрежного племени хувейтат, то начало Фейсалом уже было положено; но теперь мы занялись племенем бени-атия, более на северо-востоке, и добились большого успеха: его вождь Аси ибн Атия приехал к нам и присягнул на верность Фейсалу. Его главным мотивом была зависть к своим братьям, поэтому активной помощи мы от него не ждали, но налаженные отношения обеспечивали нам свободу передвижения по территории его племени. Нас окружали различные племена, обязанные покорностью Нури Шаалану, великому эмиру Рувеллы, который после шерифа Ибн Сауда и Ибн Рашида был четвертой фигурой среди ненадежных князей пустыни.

Нури был старым человеком и правил своим племенем аназа тридцать лет. Он был главой семейства Рувеллы, хотя и не старшим по возрасту, его не любили, и он не был выдающимся воином. Верховенства он добился исключительно благодаря силе характера и для достижения этой цели убил двух своих братьев. Позднее он расширил число своих последователей, распространив свое влияние на шераратов и другие племена, и на всей территории их пустыни его слово стало непреложным законом. Ему была чужда льстивая дипломатичность обычного шейха. Достаточно было одного его слова, чтобы положить конец оппозиции или покончить с оппонентом. Все его боялись и повиновались ему. Даже чтобы пользоваться его дорогами, мы должны были получить его разрешение.

К счастью, это было нетрудно. Фейсал обеспечил себе это много лет назад и поддерживал путем обмена подарками между Мединой и Янбо. Теперь выехавший к нему из Веджа Фаиз эль-Хусейн встретился в пути с Ибн Дугми, одним из первых лиц Рувеллы, направляющимся к нам с отличным подарком в виде нескольких сотен крепких вьючных верблюдов. Нури, разумеется, по-прежнему поддерживал дружественные отношения с турками. Его рынком были Дамаск и Багдад, которые могли бы за три месяца уморить голодом половину его племени, если бы стали его подозревать, но мы знали, что в какой-то момент нам может понадобиться его военная помощь, а до этого времени даже не намекнули ему на разрыв с Турцией.

Его благожелательность открыла нам доступ к Сирхану с его знаменитой дорогой, с местом для лагеря и цепочкой источников воды; это был ряд связанных между собою котловин, простиравшихся от Джеффа, столицы Нури на юго-востоке, на север, к Азраку в Сирии, под Джебель-Друзом. Свобода Сирхана была нужна нам, чтобы добраться до палаток восточного племени ховейтат, знаменитых абу тайи, чьим вождем был Ауда, прославленный военачальник в Северной Аравии. Только с помощью Ауды нам удалось обратить энтузиазм племен от Маана до Акабы в свою пользу настолько, что они впоследствии помогли нам отобрать у турецких гарнизонов Акабу и окружавшие ее холмы. Только при его активной поддержке мы могли решиться двинуться из Веджа в долгий путь на Маан. С самого Янбо мы пытались завоевать его для нашего дела.

В Ведже мы сделали большой шаг вперед. Ибн Зааль, кузен Ауды и военный лидер абу тайи, прибыл семнадцатого февраля – счастливый день во всех отношениях. На рассвете с пустынного востока Тебука прибыли пятеро вождей племени шерарат с подарком в виде яиц аравийских страусов, которыми изобилует редко посещаемая пустыня. После них за толпой невольников показался Даиф-Алла абу Тийур, кузен Хамд ибн Джази, верховный вождь центрального племени ховейтат с Маанского плато. Это было многочисленное и могучее племя, отличные воины, но кровные враги своих родственников – кочевников абу тайи по причине давней ссоры между Аудой и Хамдом. Мы испытывали гордость, увидев, что они приехали из такой дали, чтобы приветствовать нас, однако сожалели, что они менее пригодны для наступления на Акабу, чем абу тайи.

Сразу после них явился кузен Наувафа, старший сын Нури Шаалана, с кобылой, присланной Наувафом в подарок Фейсалу. Враждовавшие между собой Шаалан и Джази смотрели друг на друга полными злобы глазами. Нам пришлось разделить их группы, разбив новый гостевой лагерь. Вслед за Рувеллой было объявлено о прибытии Абу Тагейга – вождя оседлых ховейтат, живших на побережье. Он принес с собой свидетельства уважения своего племени и трофеи из Дхабы и Мувейлы, двух последних оставшихся у турок выходов к Красному морю. Для него мы приберегли место на ковре Фейсала и теплые слова благодарности за все сделанное его племенем, которое вывело к границам Акабы по дорогам, слишком трудным для боевых операций, но удобным для проповедования, а в еще большей степени для получения информации.

Во второй половине дня приехал Ибн Зааль с десятком других последователей вождя Ауды. Он поцеловал Фейсалу руку один раз от имени Ауды, другой – от себя лично и, располагаясь на ковре, заявил, что пришел от Ауды, чтобы приветствовать Фейсала и просить его приказаний. Якобы дипломатично сдерживая радость, Фейсал с серьезным видом представил Ибн Зааля его кровным врагам – племени джази ховейтат. Ибн Зааль сдержанно дал понять, что они знакомы. Позже мы долго разговаривали с ним в приватном порядке и отпустили его с богатыми дарами, еще более богатыми обещаниями и с личным посланием Фейсала к Ауде о том, что разногласия могут быть устранены только при личной встрече с ним в Ведже. Ауда пользовался громкой воинской славой, но большинству из нас не был известен, а в таком жизненно важном деле, как Акаба, мы не имели права на ошибку. Он должен явиться лично, чтобы мы могли все взвесить и наметить планы на будущее в его присутствии и с его помощью.

За этим исключением события дня развивались благополучно, и он не слишком отличался от любого дня Фейсала. Мой дневник распух от новых заметок. Дороги в Ведж были забиты многочисленными посланцами и добровольческими отрядами, а также видными шейхами, приезжавшими присягнуть на верность Фейсалу. Фейсал с Кораном в руках торжественно приводил к присяге новых сторонников, обязавшихся «ждать, когда он ждет, идти, когда он идет, не покоряться турку, доброжелательно относиться ко всем, говорящим по-арабски, будь то багдадцы, жители Алеппо, сирийцы или чистокровные арабы, и ставить независимость превыше своей жизни, семьи и имущества».