Джуди. Четвероногий герой - Дэмиен Льюис Страница 48

В центре этого проклятого груженого устройства восседал символ стойкости — прямая и бесстрашная Джуди. Самой важной способностью собак считается умение быть лучшим другом человека. Преданность — это то качество, которое мы ценим в них больше других. За тысячелетия истории дружбы с людьми собаки стали особенно чутки к человеческим эмоциям. Пока вагонетка гремела по влажной, душной и заросшей растительностью местности, компаньоны Джуди убеждались, что собака понимает, как они себя чувствуют.

Когда она смотрела на них, ее взгляд был полон тепла и симпатии. Ее глаза могли сказать больше, чем любые слова. Они выражали понимание и сочувствие. Более того, было что-то материнское и успокаивающее в ее «улыбке». Было похоже, что она хотела сказать: «Я знаю, что вы чувствуете, но доверьтесь мне, все будет хорошо». Само ее присутствие придавало мужчинам сил, заставляя их бесстрашно, расправив плечи, смотреть вперед, что бы их там ни ожидало.

Джуди, скорее всего, ждала та же участь, что и их, хотя ее шансы выжить были, пожалуй, даже меньше, чем у людей. Конвоиры ненавидели собак, но считали их вполне съедобными. Руки у них были развязаны, они могли обращаться с пленными со всей жестокостью, поэтому Джуди придется постоянно быть настороже, чтобы защитить себя и своих друзей.

Что касается быта в четвертом лагере, то все стало понятно первой же ночью. Лес Сирл, Фрэнк Уильямс, Джок Девани, Питер Хартли — каждый получил деревянную койку шириной восемнадцать дюймов [8]. Узник 81А-Медан не получил ничего, но собака была счастлива свернуться клубком в ногах у Фрэнка, радуясь тому, что она чудом снова оказалась со своим любимым хозяином и его товарищами.

Даже в неверном свете самодельной лампы (кусок газеты плавал в банке с кокосовым маслом) было видно, в каком плачевном состоянии находится их жилище. Стены и крыша были сделаны из бамбуковых жердей, покрытых пальмовыми листьями. Под нарами проросли тропические семена, а в воздухе, то и дело целым роем опускаясь на одну из жертв, кружили прожорливые местные насекомые. Кто смог бы заснуть в такой атмосфере?

Воздух был пронизан сыростью, запахом мокрого дерева и гниющей растительности, а ко всему этому скоро добавятся вонь пота и страха, порожденного бесконечными думами бессонных ночей. Где-то в темных джунглях раздавалось горловое кваканье лягушек, переговаривающихся между собой. Вопли и визг неведомых животных, отраженные деревьями, напоминали смех сумасшедшего. Иногда эти звуки раздавались где-то совсем близко, и это было жутко.

Теплая ванна, чистое полотенце, забота любимого человека, комфорт и домашняя еда — все эти нормальные явления обыденной жизни были сейчас за пределами мечтаний. В первую ночь мужчинам показалось, что они спали какие-нибудь считаные секунды — неожиданно грубый звук горна разнесся в зловонной хижине. Было еще темно, но не было сомнений в том, что этот звук должен был их разбудить. Жизнь на стройке начиналась в семь утра по токийскому времени. Здесь же, на Суматре, в это время было четыре тридцать — глубокая ночь. Для местной власти все японское было предпочтительнее, даже время. После звука горна в темной хижине начинали спотыкаться друг о друга люди, которые искали выход, чтобы успеть на построение. Эта тупая простота жизни отражала то, как опустились тут мужчины: не было надобности менять одежду (сменной попросту не было), не надо было обуваться (обувь была далеко не у всех) и брить густые бороды: для этого понадобилась бы острейшая бритва, но такого или хотя бы какого-нибудь инструмента ни у кого не было.

Под призрачным светом луны пленные строились для обязательного пересчета. Перед ними в полутьме виднелся дымок и слышался треск кипящего масла — это значило, что завтрак вот-вот будет готов. Первые предрассветные лучи просачивались в лагерь, и каждый мужчина получал в жестянку свою порцию серо-коричневого месива. Это и был завтрак — «онгл-онгл», как его здесь называли. Представлял он собой заваренный на воде крахмал — в холодном виде варево было похоже на желе из головастиков. Крахмал изготавливали из корней дерева кассава — тропического картофеля. Лишенный соли и сахара, онгл-онгл был практически безвкусен и не содержал витаминов и питательных веществ, разве что небольшую дозу углеводов. И это был тот рацион, на котором мужчины должны были выдержать целый день (а иногда даже дольше) тяжелейшего труда!

Рабочие бригады были разбиты на группы в зависимости от выполняемых функций. Одна группа мужчин отправлялась вглубь джунглей с целью построить новый лагерь, куда потом перейдут рабочие, закончившие предыдущий участок. Вторая, бо`льшая группа должна была делать насыпь для железнодорожного полотна — вручную копать песок и влажную землю, а потом перетаскивать это в плетеных корзинах на место строительства. Это была работа для самых выносливых, и она часто поручалась ромушам, местным рабам, большинство из которых было привезено сюда с соседнего острова Ява. Но и они уже напоминали живые трупы.

Были и другие работы: валить лес для прокладки железной дороги, погружать рельсы и шпалы в вагонетку или устанавливать шпалы на уже готовых участках насыпи, класть поверх них рельсы, скреплять их между собой.

В четвертом лагере люди распределялись по группам японским капралом, который смотрел, подходит ли человек для той или иной работы. Лес Сирл был одним из счастливцев: его и еще тридцать мужчин послали вперед для постройки следующего лагеря. Фрэнк Уильямс и Джуди удостоились тяжелейшей работы по разгрузке и укладке рельсов.

С самого первого дня жестокость и отношение к человеческой жизни, как к чему-то незначительному, шокировало всех. Работа сопровождалась командами: «Кура! Кура! Кура!» Немногие знали, как это слово можно перевести на английский, но скорее всего оно переводилось как: «Эй!» На строительстве адской железной дороги это могло значить примерно следующее: «Пойди сейчас же в амбар и возьми…»

Для нового лагеря японские инженеры выбрали место у ручья. Первым заданием было очистить территорию от растительности, вырубить бамбук. Тот был толщиной в человеческую руку и достигал шестидесяти футов в высоту.

Связанные вместе при помощи лиан, побеги бамбука образовывали блоки, из которых формировался каркас хижины; после он накрывался связками растительности из джунглей. Все приказы прекрасно понимались пленными, хотя и озвучивались на языке, которого они не знали. Но тут вариантов не было. Если пленный не понимал приказ или делал не то, что нужно, то конвоиры прибегали к жестокому наказанию.

Однажды Лес Сирл стал свидетелем потрясшей его картины: одного пленного забили до смерти лопатой только за то, что он не понял приказа по-японски. Это была абсолютно бессмысленная смерть. Ужасающие избиения и брань продолжались, как в Глогоре. Наказывали пребыванием в клетке. Но садизм здесь был чем-то вроде дневной нормы, направленной, казалось, на то, чтобы погубить пленных как можно раньше. Надзиратели проявляли убийственную, нечеловеческую жестокость, к которой нельзя было привыкнуть.

Бывший сержант, а ныне священник Питер Хартли возглавлял одну из бригад. Бригадир выполнял меньший объем работы, но нес ответственность перед конвоирами за своих подчиненных и за выполнение приказа.