В Сырах - Эдуард Лимонов Страница 48

В европейской, да и во всей мировой культуре дети рассматриваются в благоприятном свете. Непререкаемый авторитет детей и преклонение перед ними сделали их неприкасаемыми, мощными табу.

Я приглядываюсь последние годы к детям, своим и чужим. Я заметил много странностей и страшностей и в самих детях, и в их влиянии на взрослых.

Разумеется, что дети — это четверть-люди, полулюди, не совсем люди, по мере того как они вырастают.

Младенцами в первый год существования дети больше принадлежат потустороннему миру, откуда они пришли. Согласно Платону, новорожденным при выходе из того мира стирают память. У выхода стоят керубы и стирают. Но, видимо, память стирают не совсем, потому что отдельные взгляды, позы, телодвижения и звуки, издаваемые младенцами, принадлежат и направлены в иной мир и прочно свидетельствуют об их связи с тем миром. Все их угуканья, зеркальные взоры, смарщивания губ, оловянные глаза, устремленные за плечи родителей, вне сомнения, обращены к существам, которых они видят, слышат и осязают. А мы, взрослые, не видим, не слышим и не осязаем.

Вынужден назвать младенцев «бесами». Признаю, что термин не очень удачен и имеет на себе налёт христианского мифотворчества, подразумеваются сразу некие мохнатые существа с хвостиками. Нет, дети мелкие безволосые духи, безобидные в основном бесы низшего порядка. Бесы — потому что не принадлежат ещё к миру человеков.

После годовалого возраста они медленно набирают жалкие проценты человечности. Но всё равно остаются недолюдьми. Конечно, некоторые из них красивы грацией юных бессмысленных животных, однако для человека высокого развития печально проводить множество времени с четверть- и полу-людьми. Их беспомощный лепет в конце концов утомляет своей глупостью. Их становится жалко.

Я думаю, они проделывают путь от высшего, родятся сложнейшими, мистическими существами («бесами»), имеющими прямую связь с космосом, к низшему, к человеку. Годы уходят на то, чтобы они забыли то состояние, тот язык, те знаки (которые были даны им при зачатии) и переучились в низших людей. И чтобы уже готовые состоявшиеся взрослые радовались их деградации.

В среднем 15 лет уходит на то, чтобы из сложнейшего, пусть и беспомощного червячка («беса») изготовить какую-нибудь скотину необтёсанную, всеми силами стремящуюся вернуться в блаженное состояние «беса». Отсюда попытки подростков с помощью алкоголя, «винта», клея «Момент» вернуться в Рай, бессознанные воспоминания о котором стерты, но какой-то аппендикс всё же ноет.

Вообще здесь огромная загадка. Родившись духом («бесом»), почему неизбежно необходимо превращаться в примитивное, несколькоклеточное существо? Ведь все наши жалкие культуры, может быть, не стоят одного дня, проведенного в тех страстных сумерках бессмыслия, когда младенец-«бес» сосёт молоко из матери?

До двух лет они всё ещё полностью «бесы», хотя чёткие границы размыты, и моя дочь, к примеру, сразу после двух выглядит и ведёт себя более осмысленно, чем мой сын вёл себя в этом же возрасте. И в три года от роду и позже, продолжая умилять родителей очарованием, сходным с очарованием щенков или котят, дети всё ещё бессмысленны, как насекомые. Они монотонно бродят, кружатся без цели, хватают предметы в руки, бросают, забывают о них. То есть их поведение напоминает поведение взрослых сумасшедших.

Фрейд совершенно безосновательно, на мой взгляд, придумал, что раннее детство определяет будущую жизнь человека. Мой детский опыт мне совсем ничем не сослужил. Я его даже плохо помню, потому что он не был поразительным. Только особенно жестокое детство может, по-видимому, запомниться. Да и то, пожалуй, только в том случае, если с жестоким детством резко контрастирует более или менее нормальная, взрослая тёплая жизнь. Детство, на мой взгляд, — вообще потерянное время, зря потраченное на топтание на одном месте. То есть на хватание предметов, бессмысленную глоссолалию звуков, хождение из комнаты в комнату, если жилище позволяет, на повторение одних и тех же ошибок. Вы скажете, ребёнок учится и приобретает опыт?

Ну да, однако кем он станет? Как правило, существом, куда более убогим, чем те подключенные к Хаосу и Космосу комочки материи и духа, только что вытащенные из материнской слизи.

Дети не понимают, но чувствуют свою неполноценность в новом мире, то, что они четверть-люди, полу-люди. Скажите им: «Ты маленький!» И ребёнок обидчиво ответит: «Я большой! Большой!»

Счастливого детства, таким образом, в природе быть не может. Маленькая копия человека, ковыляющая у вашего колена, хочет быть немедленно «большой». Потому дети любят мерять свой рост, им не терпится. Принято считать, что дети вне себя от радости общения с любящими родителями. Но при ближайшем рассмотрении отношение к родителям такое же требовательное, как у собаки с хозяином (при этом собаки ведь, как объясняют психологи, считают хозяевами себя, а человека считают слугой): «Накорми!», «Гулять!», «Хочу какать!», «Хочу кусаться!», и вся остальная программа себялюбия.

Резюмируя сказанное, можно заключить, что взросление — деградация, к которой и принуждается, и сам стремится бес-младенец. Неизбежно, неотвратимо, как из куколки в бабочку, младенец превратится во взрослую особь, наглухо отрезанную от Космоса и Хаоса и полностью погруженную в профанический, довольно примитивный мир людей. Бесы ведь все-таки сродни богам, а взрослый человек полон высокомерия, глупости и страха смерти.

Была, видимо, и существует ещё возможность другого развития детёныша человека. Я верю, что от разгадки этой возможности меня отделяет очень тонкая стена мрака. Может быть, после керубов, стирающих память, дорога там раздваивается, и человеческие детёныши берут не ту дорогу, надо бы брать иную. Из бесов в человеки — налево? А из бесов в боги — направо? Я ещё не знаю, но я обязательно узнаю, а если не узнаю я, узнает для вас другой, похожий на меня.