Марадентро - Альберто Васкес-Фигероа Страница 48

Он не мог в это поверить. Не желал признать, что боги оказались достаточно могущественными, чтобы сыграть с ним такую злую шутку. Он опустился на карниз и просидел несколько долгих минут, словно оглушенный, чувствуя, как мечты улетучиваются, подобно дыму костра гуайка.

Камень и пропасть, пропасть и камень – не существовало больше ничего, если не считать опасного спуска, и он ударил кулаком по черной скользкой стене, с криком и плачем, словно надеясь смягчить каменное сердце горы и проложить себе дорогу в самое нутро месторождения.

Однако и крикам, и плачу вторили только пронзительные крики птиц и громкий гомон обезьян, и Ханс Ван-Ян целый час сидел на крохотном пятачке, словно сломанная, измочаленная кукла, прислонившись к высоченной горе и устремив вдаль застывший взгляд.

– Должен существовать другой путь! – проговорил он после долгих размышлений. – Я уверен, что гора именно эта и где-то есть другой путь. Возможно, с южной стороны, где нет ветра и его не разрушило эрозией. – Он с трудом поднялся, словно вдруг постарев лет на двадцать. – Должен существовать другой путь, – упорно повторял он. – И если МакКрэйкен его нашел, я тоже сумею найти.

Он стал изучать тропинку, которая на спуске была намного опаснее, чем ему показалось при подъеме, поскольку теперь перед ним зияла пропасть, и в тот момент, когда он хотел сделать первый шаг, раздался щелчок, осколок камня пролетел в полуметре от его глаз, и до слуха донесся приглушенный звук выстрела.

– Добрый день, сеньор Ван-Ян! – поприветствовал его снизу знакомый голос с характерным акцентом. – Я же вас предупреждал, что, если вы переберетесь через реку, я вас прикончу! Надо было вам меня послушаться! Немецкий офицер всегда держит слово!

– Яноами всегда были смелыми воинами. Они встречались с врагами лицом к лицу и разбивали их на поле боя, не позволяя ступить на свою территорию. – Ксанан обвел рукой вокруг, словно желая охватить все окрестное пространство. – Это наша земля уже тысячи лет, и даже «разумные» с их огнестрельным оружием так и не смогли сюда вторгнуться. – Он сделал длинную паузу и, когда уже казалось, что он больше не произнесет ни слова, продолжил тем же спокойным и ровным тоном: – Однако существует кое-что такое, против чего яноами не могут бороться и что разрушило многие некогда многочисленные племена, вроде краикоров, которые жили на берегах великой Амазонки: болезни, которые «разумные» принесли с собою, словно проклятие Мауари, злого ангела. Грипп, корь, сифилис и туберкулез косят наши народы с той же силой, с какой ветер сметает все, вплоть до последней травинки, с вершины тепуя в бездну. – Он скорбно покачал головой. – Храбрые воины яноами ничего с этим поделать не могут. Тебе это понятно, правда?

– Понятно, – подтвердила Айза. – Непонятно только, почему все настаивают на том, что я в силах что-то сделать. Ведь один раз вы уже пытались, и ничего не вышло. Я не разбираюсь в медицине.

– Но ведь ты «разумная», и твое тело скрывает секреты этих болезней. И ты Камахай-Минаре.

– Чепуха! Ты уже достаточно со мной знаком, чтобы понять, что я вовсе не богиня вашего племени.

– Камахай-Минаре не богиня яноами. У нас нет другого бога, кроме Омаоа, который обитает на вершине Большого Тепуя. Меня не волнует, богиня ты или нет, но Омаоа нужна белая женщина, «разумная» жена, которая откроет ему секреты болезней, чтобы защитить его народ до скончания веков.

– Жена? – удивилась Айза.

– Жена, – повторил Ксанан. – Сердце Омаоа переполнено печалью, потому что ему по-прежнему отвечает его голос, когда он зовет во тьме. Он создал свет, леса, реки, животных и даже людей, но забыл создать ту единственную, которая могла бы наполнить его одиночество. – Индеец пристально посмотрел Айзе в глаза, отчего ей стало не по себе. – Но теперь ты здесь, и все изменится.

Айза не нашла, что сказать. То, что ее хотят отдать в жены богу, пусть даже богу гуайка, явилось для нее полной неожиданностью и превосходило все ее опасения. Она закрыла глаза, и в ее мозгу вновь возник образ доисторического чудовища, обитавшего на вершине грозной горы, и она вновь подумала, что их долгая одиссея оказалась, как она и боялась, всего лишь тягостной дорогой возвращения к страхам детства. Она вновь была девочкой, напуганной навязчивыми кошмарами, с той лишь разницей, что сейчас, чтобы убежать от кошмара, следовало не проснуться, а закрыть глаза и умолять, чтобы настоящий сон пришел ей на помощь.

Она спросила себя, не она ли сама каким-то образом постепенно сплела эту паутину, удерживающую ее, словно гигантская ловушка. С каждым разом она укреплялась в убеждении, что все, что с ней случилось и даже могло произойти в будущем, было много лет назад так или иначе запечатлено в каком-то уголке ее мозга. По мере приближения развязки становилось все труднее отогнать от себя искушение почувствовать себя виновной и все сложнее уверить себя в том, что она не несет никакой ответственности за такое нагромождение катастроф и бедствий.

В жизни Айзы случались мгновения, когда она склонялась к тому, чтобы признать, что все случившееся с ней было наказанием: ведь она, сама того не понимая, совершила тяжкий грех, приманивая рыбу, усмиряя зверей, принося облегчение страждущим и утешая мертвых. Не было другого человека в округе, который мог угадать, когда и откуда появится тунец, или укротить взглядом взбесившегося верблюда. Наверное, уже тогда Айза обрекла себя на то, что ей придется поплатиться в будущем.

– Ты боишься?

Она повернулась к индейцу, который когда-то был гордым и красивым воином, а в последнее время постепенно угасал, словно его снедала какая-то болезнь, еще страшнее смерти, и кивнула.

– Как же мне не бояться? – сказала она. – Как выглядит Омаоа?

– Не знаю. Я никогда его не видел. Никто его не видел.

– Даже Этуко?

– Он с ним говорит, но не может его видеть. Омаоа обитает на вершине Большого Тепуя, но никогда не показывается людям.

Снова воцарилось молчание, и тогда Айза отважилась:

– А если я откажусь?

– Никто не может тебя заставить, но я знаю, что ты не повернешь обратно, потому что не сможешь все время жить в сомнении, а еще потому, что теперь тебе известно, что яноами нуждаются в тебе.

– Говорю же, что я ничего не могу для них сделать.

Айза хорошо знала, что говорила. Она все время наблюдала за туземцами, осознавая, что и они каждую секунду за ней наблюдают. Она восхищалась их красотой и простотой обычаев, и в то же время ее поражало, как это им удалось сохранить себя в такой первозданности, в стороне от всякой заразы «цивилизации». Однако Ксанан был прав: так же, как это случилось со многими племенами сельвы, корь или обычная простуда рано или поздно сводила этих людей в могилу. Их организму хватало защитных свойств, поскольку они жили в такой чистой и незагрязненной атмосфере, что даже раны затягивались, не успевая воспалиться. Мир яноами, где не существовало ни жары, ни холода, и где воды и пищи хватало на всех, потому что они умели приспосабливаться к природе и никогда не требовали от земли больше того, что она могла им дать, не выдержит грубого напора белого человека и обрушится, как карточный домик от удара рукой.