Бикфордов мир - Андрей Курков Страница 48

– И вот еще подпишите! – подсунул следователь стоящему Харитонову бумажку поменьше. – Подписка о том, что вы на время следствия обязуетесь не выходить из своей квартиры. Понятно?

Харитонов подписал и эту бумажку.

– Ну все, до скорой встречи! – Следователь встал и кивнул человеку в белой форме.

Тот подошел к Евдокии, дернул ее за плечо, чтобы вставала.

Еще долго не уходил из ушей шум автомобиля, увезшего из дому жену. Горела лампочка, освещая мягким светом сваленные на полу вещи. Весь уют этой комнаты, поразивший когда-то Харитонова, исчез. Стены, обклеенные газетами, смотрели на него враждебно, как на чужака. Он присел на кушетку и тут же вскочил, вспомнив, что именно там сидел следователь.

Подошел к кровати и, накрыв ладонью тяжелый литой шар, увенчивавший ближнее ребро спинки, наклонился к окну, задернутому намерзшими узорами.

За окном было темно. Слышалось шелестящее движение снега.

Харитонов снял крючок, державший окно закрытым, и что было сил надавил на раму. Она скрипнула, подаваясь, и распахнулось окно. Ворвался с улицы мороз и, неожиданно ударив Харитонова, обжег ему лицо.

Он выпрямился и стал перед кроватью, смотря на улицу, на виднеющуюся темень дома на противоположной стороне.

Летел мелкий снег, почти не подталкиваемый ветром. И потому он летел не спеша и прямо вниз, к земле. Может быть, даже не летел, а падал.

Почему-то снежинки, падавшие перед открытым окном, залетали в комнату, словно она затягивала, всасывала их своим теплом. И куда-то улетучивалось это тепло, потому что на место первых залетевших снежинок, упавших и растаявших на бледно-зеленом покрывале кровати, опускались все новые и новые и таяли они уже не так быстро, а некоторые и не таяли вовсе.

Холод окружал Харитонова, и задрожал он, еще не осознав, а только лишь почувствовав, что все обрушилось, все погибло, и снова так и не превратившиеся в жизнь мечты остались позади, в уже пройденном прошлом.

Он отыскал свой вещмешок – благо он так и лежал затолканный под кушетку, откуда его даже при обыске не вытащили. Проверил крепость узла, которым к лямке был привязан шнур, и вышел, не закрыв за собою двери. За спиной еще горела лампочка и кружился вокруг нее, как белая мошкара, мелкий пушистый снег.

Навстречу ветру, дувшему в лицо, из глаз потекли слезы, когда, выйдя на улицу, остановился Василий у бывшего своего дома. Потом, что-то припомнив, зашел он обратно, поднялся по лестнице и в кухне, которая все еще хранила живое тепло, отыскал перепрятанные женою две «смирилки», лежавшие в ведре для мойки пола под настоящей половой тряпкой. С любовью сложив их в вещмешок, он покинул этот дом. На этот раз навсегда.

Уже идя по проспекту Свободы, он услышал впереди цокот копыт. Но не остановился Харитонов. Горько и тошно было на душе и, будучи готовым к самому худшему, он только прибавил шагу. Дойдя до развилки, освещенной двуглавым фонарем, он свернул в улочку, ведущую к школе, и тут увидел двух всадников в белой форме на белых лошадях. Увидел и пошел им навстречу так же, как и они не спеша плыли навстречу ему.

Всадники, о чем-то говорившие между собой, замолкли, увидев Харитонова. Теперь они внимательно всматривались в ночного путника, так бесстрашно шедшего им навстречу. Но он не останавливался; не останавливались и они.

И хоть видел он их плохо из-за слез, застилавших глаза, но почувствовал в какой-то момент, что движение ветра вдруг стало слабее и по обе стороны от него промелькнули белые крупы лошадей. Не поверив, оглянулся и в самом деле увидел, что всадники остановились и удивленно смотрят ему вслед.

Перед входом в школу все так же, задрав горн к небу, стоял припорошенный снегом пионер. Харитонов поднялся на второй этаж, где жил учитель.

Из-за двери в коридор пробивалась острая, как нож, полоска света.

Харитонов постучал; дверь открылась. Хозяин посторонился, пропуская гостя в комнату.

– Я думал, ты спишь.

– И поэтому пришел? – спросил учитель дружелюбно.

– Я ухожу, – с грустью произнес Василий. – Жену арестовали, а с меня подписку взяли, точно такую, как с жены перед арестом.

Семен помрачнел.

– И куда же ты? Зима ведь?

Харитонов пожал плечами.

– Как-нибудь выйду, – сказал он с сомнением в голосе, словно и сам не очень-то верил в им же сказанное.

Возникла тишина, и тем больше была она напряженной, чем серьезнее смотрели друг другу в глаза Семен и Харитонов.

– А не замерзнешь? – нарушил тишину учитель.

– Нет. У меня еще две «смирилки» есть в мешке. В них не замерзнешь.

– Да… – мрачно выдохнул учитель. – В них не замерзнешь.

– Да и сколько я уже прошел. Что я, еще немного не пройду?! – подбадривая самого себя, сказал Василий.

– Хорошо тебе, – сказал учитель. – Если выйдешь, то уж точно спасешься! Здесь ведь жизни нет.

– Ну так если не боишься… Пошли со мной! – предложил странник. – Авось выйдем!

Учитель выглядел растерянным. Лицо отливало синеватой бледностью.

– А что, – как-то натужно выговорил он. – И пойду! Не всю же жизнь глобусы красить и детям сказки про географию рассказывать…

Он начал судорожно одеваться, достал из шкафа брезентовую сумку, набросал в нее всяких мелочей и даже опасную бритву.

– Ты карту возьми! – сказал ему Харитонов.

Семен снял со шкафа перевязанный тесемкой рулон и, примяв его, тоже сунул в сумку.

– Ну все, – окинув прощальным взглядом свою комнату, сказал учитель. – Прощай, город без имени… прощай, школа без номера и дети без отчества.

Вышли на улицу. Ветер ослаб и дул теперь в спину, словно помогая и поддерживая в ночных путниках решимость. Прошли мимо серых домов и мимо здания под номером 254, куда обещал он прийти на первую смену и где собрал первые в своей жизни часы, пусть не ручные, но все-таки отмеряющие время. Шли дальше, между тянущихся с обеих сторон пустырей, и была это уже не улица, а смерзшаяся полоска укатанной и утоптанной земли с названием гордым и великим, внушающим людям веру и надежду и иногда поднимающим этой надеждой умирающих. Ибо название было – Дорога, а Дорога в умах людей и есть вечный путь к спасению.