Кони, кони… - Кормак Маккарти Страница 48

Джон Грейди посмотрел на капитана. Тот продолжал:

Вы не первые американцы в этой тюрьме. У меня тут есть друзья, и вы будете с ними договариваться. Я не хочу, чтобы вы ошиблись.

У нас все равно нет денег, отозвался Джон Грейди, и мы не собираемся ни с кем ни о чем договариваться

Прошу меня простить, но вам придется… Вы ничего не понимаете.

Что вы сделали с нашими лошадьми?

Сейчас речь идет не о лошадях. Лошади подождут. Пока не отыщутся их законные хозяева.

Ролинс сердито посмотрел на Джона Грейди.

Ты бы заткнулся, мрачно сказал он.

Пусть говорит, возразил капитан. Лучше, чтобы всем все стало ясно. Вам тут оставаться нельзя. Если вы останетесь в этой тюрьме, то помрете. Тут возникают разные сложности. Пропадают бумаги, нельзя никого разыскать. Сюда обращаются люди, хотят найти кого-то из своих, но разве это просто сделать? Иголка в стоге сена. И в бумагах сам черт ногу сломит. В общем, вы меня понимаете… Зачем лишние хлопоты? Кто может доказать, что такой-то был здесь? У нас его нет, и точка. Мало ли кому что мерещится. Какой-нибудь псих, например, скажет, что здесь находится Иисус Христос. Что с того? Известно, что его тут не было и нет.

Капитан подошел к двери, постучал в нее.

Незачем вам было проливать кровь, сказал Джон Грейди.

Комо?

Лучше бы вы привели его обратно к грузовику. Не зачем было проливать кровь…

В замке повернулся ключ, дверь приоткрылась, но капитан поднял руку.

Моменто, сказал он фигуре, замаячившей в проеме.

Капитан повернулся и уставился на Ролинса и Джона Грейди. Он долго смотрел на них и молчал, потом наконец заговорил:

Я расскажу вам один случай. Потому что вы мне нравитесь. Я тоже был молод. Как вы теперь. Я всегда водился с ребятами постарше – хотел больше знать. Однажды мы отправились на фиесту в город Линарес, в штате Нуэво-Леон. Ребята пили мескаль – знаете, что это? – а потом отправились к женщине. Они по очереди с нею развлекались, а я был последним. Но когда я вошел к женщине, она меня турнула. Сказала, что я еще мал и так далее. Как поступить мужчине? Я не мог повернуться и уйти – ребята сразу смекнули бы, что она мне не дала. Правды не утаить. Мужчина не может сказать, что он обязательно сделает то-то и то-то, а потом пойти на попятный. Начнутся толки, пересуды. Нет, это исключено.

Капитан сжал правую руку в кулак и потряс им над головой.

Может, ребята велели ей отказать мне. Может, посмеяться надо мной захотели. Может, они даже приплатили ей за это? Кто знает? Но я не мог допустить, чтобы шлюхи мною командовали. Короче, когда я вернулся к ребятам, никто не смеялся. Ясно? Я всегда умел поставить на своем. У меня слова не расходятся с делом. И со мной шутки плохи…

Джона Грейди и Ролинса провели по каменной лестнице. Преодолев четыре пролета, они оказались у стальной двери, потом вышли на железный мостик, тянувшийся вдоль внутренней стены. Вверху темнело небо. Внизу был тюремный двор.

Кивнув на двор, надзиратель сообщил, что это местная парикмахерская, и при свете тусклой лампочки они увидели его ухмылку.

Он пошел по мостику, они двинулись следом. В камерах-клетках дремала какая-то таинственная зловещая жизнь. На противоположной стороне, на темных ярусах мерцали отдельные огоньки, словно свечки в церкви перед каким-нибудь святым. Колокол на соборе, в трех кварталах от тюрьмы, гулко и торжественно ударил один раз.

Их поместили в угловую камеру. Загрохотала дверь с железными прутьями, лязгнул засов. Надзиратель зашагал обратно, и они услышали, как захлопнулась стальная дверь. Затем уже наступила тишина.

Джон Грейди и Ролинс улеглись на железные койки, прикрепленные к стене цепями. Матрасы были тонкими, грязными и кишели паразитами. Утром они спустились во двор на поверку. Поверка проводилась по ярусам, заняла около часа, но их фамилии так никто и не выкликнул.

Не иначе как мы с тобой не существуем, сказал Ролинс.

На завтрак дали жидкую посоле, [87]а затем их вытолкали на двор, предоставив самим себе. Первый день прошел в потасовках, и, когда их водворили на ночь в камеру, они были в крови и без сил. Ролинсу вдобавок сломали нос, который страшно распух. Тюрьма Кастелар представляла собой город в городе, обнесенный стеной, где с утра до вечера шел обмен – от радиоприемников до одеял, спичек, пуговиц, сапожных гвоздей. Каждый из представителей этого мира отчаянно сражался за свое место под солнцем. Если в обществе, основанном на принципах свободного предпринимательства, основу успеха составляют финансовые показатели, то здесь все упиралось в такие категории, как полнейшее отсутствие нравственности и насилие, и мерой жизнеспособности служила готовность убивать себе подобных.

Джон Грейди и Ролинс с грехом пополам проспали ночь, а утром все началось сначала. Они сражались спина к спине, падали, помогали друг другу подняться и снова вступали в драку. К полудню Ролинс получил такой удар по челюсти, что не мог жевать.

Они нас тут прикончат в два счета. Нам отсюда дорога в могилу, мрачно предрекал он.

Джон Грейди энергично размешивал в тарелке фасоль с водой, пока не получилась жидкая кашица, которую он и предложил Ролинсу.

Слушай меня внимательно, сказал он, пододвигая ему тарелку. Главное – внушить им, что они не могут остановиться на полпути. Слышишь? Лично я хочу, чтобы они усекли простую вещь: они должны или нас убить, или оставить в покое. Третьего не дано.

У меня болит все тело.

Знаю. Но это ничего не меняет.

Ролинс стал всасывать кашицу. Он покосился на Джона Грейди через край тарелки.

Ты похож на енота.

Джон Грейди криво улыбнулся.

А ты сам на кого похож?

Хрен поймешь.

Дай бог, чтобы ты был похож на енота.

Я не могу смеяться. У меня сломана челюсть.

А по-моему, с тобой полный порядок.

Это точно, буркнул Ролинс.

Видишь того типа? Который стоит и пялится на нас спросил Джон Грейди.

Вижу

Видишь, как на нас таращится?

Вижу.

Знаешь, что я сейчас сделаю? Понятия не имею.

Я встану, подойду к нему и врежу хорошенько по его поганой роже.

Ни хрена ты не врежешь! Ну тогда смотри. Я пошел. А зачем?

Чтобы он не тратил время на дорогу к нам. Потому как, если я ему не врежу, он нам сам врежет.

К концу третьего дня избиение прекратилось. Оба ходили уже полуголые, в Джона Грейди запустили горстью мелких камешков, отчего у него вылетело два зуба, а левый глаз совсем закрылся. Четвертый день оказался воскресеньем, и на деньги Блевинса они купили себе кое-что из одежды, а также мыла и вымылись под душем. Кроме того, они приобрели банку томатного супа и, нагрев жестянку над свечным огарком, завернули ее в рукав старой рубашки Ролинса. Сев под высокой западной стеной тюрьмы, через которую уже перевалило солнце, они передавали завернутую в ткань банку друг другу.