Час ведьмы - Крис Боджалиан Страница 48

— Поясните.

— Я застала их врасплох, и я сама поразилась тому, что увидела: рука Мэри в его руке и их лица так близко. Я уронила миску.

— И они вас услышали?

Абигейл кивнула.

— Это серьезное обвинение, — сказал Уайлдер. — Вы абсолютно уверены, что ваши воспоминания точны?

Когда Абигейл отвечала ему, ее лицо было в слезах, а плечи сотрясались при каждом слоге.

— То, что я увидела, потрясло меня до глубины души. Я говорю как свидетель, не сплетничаю, — протараторила она. И продолжала говорить, но из-за плача слова трудно было разобрать, а Мэри почувствовала, как по коже побежали мурашки, и подумала: «Это цена моего греха. Я заслужила это, потому что я труслива и порочна, я сама навлекла на себя эту беду. Я заслужила каждый синяк и сломанную кость, и я заслужила гнев мужа и пролитый на меня кипящий суп, как будто я не более чем отходы и мусор. Я… обречена. Я ничтожество и потаскуха, я взяла любовь моего Господа Бога и обращалась с ней как с помоями». Ей хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, провалиться в пустоту.

Она могла бы и дальше погружаться в эти мысли и в итоге, как Абигейл, разрыдаться на виду у всей ратуши, но тут толпа расступилась, и там — сначала она увидела его тень, темное пятно на полу, залитом солнечным светом из восточных окон, — был Генри Симмонс, и он направлялся к магистратам. Растерявшись, Мэри оглянулась на нотариуса и родителей. Они удивлены не менее ее? Этого она не поняла. Пристав, встревоженный то ли хныканьем Абигейл, то ли возмущением толпы, когда этот нарушитель порядка появился словно из ниоткуда, бросился к Симмонсу вместе со своим жезлом и встал между ним и магистратами, как будто боялся, что юноша набросится на кого-нибудь из важных персон за высокой деревянной балюстрадой. Свой металлический жезл он держал горизонтально над полом, словно возведя с его помощью баррикаду.

— Я хотел бы высказаться, губернатор, если будет позволено, — объявил Генри твердым голосом.

Эндикотт оглядел магистратов, задержав взгляд на Ричарде Уайлдере и Калебе Адамсе. Адамс провел рукой по волосам и объявил, обращаясь к нему:

— Это племянник Валентайна Хилла. Генри Симмонс.

Эндикотт хотел было спросить:

— Это его Мэри Дирфилд…

— Да, — подтвердил Уайлдер, и Мэри показалось, что он перебил губернатора, чтобы тот не успел озвучить преступление.

— Доброго дня, Генри, — продолжил Уайлдер, затем сказал констеблю: — Племянник Валентайна Хилла нам не враг. На нас никто не нападает. Вы можете отойти.

Пристав перекатывался с пяток на носки, меряя взглядом Генри, но в итоге отступил.

— Сэр, — заговорил Генри, — я благодарен, что вы уделяете мне время. Я пришел сюда, чтобы дать отчет о своем поведении и искупить свои грехи.

Он посмотрел на Абигейл, которая вытирала глаза рукавом и пыталась прийти в себя.

Губернатор кивнул:

— Абигейл, — и девушка заметно вздрогнула, услышав свое имя, — мы благодарим вас за вашу искренность. На этом все, вы можете возвращаться домой.

Она поклонилась и удалилась, стараясь держаться как можно дальше от Мэри и Берденов. Если бы Мэри могла оторвать взгляд от Генри, она бы, скорее всего, догнала Абигейл и сказала ей, чтобы та не корила себя, что она не произнесла ни единого слова лжи. Но на это не было времени, и к тому же Генри намеревался дать показания.

— Генри, что вы можете добавить? — спросил Уайлдер.

Тот ответил без колебаний:

— Я всего лишь песчинка в этом мире и недостоин вашего внимания. Я полагаюсь на милосердие суда, хотя знаю, что не заслужил его. Да, я пытался поцеловать Мэри Дирфилд — именно так, как сказала вам эта честная и порядочная служанка. Но мы не целовались, и причина тому — Мэри, которая воспротивилась моим увещеваниям. Она сказала — и сказала не раздумывая, — что она замужняя женщина и что она не пойдет на поводу у блудного искушения, которое покроет ее стыдом перед людьми и перед ее Господом и Спасителем.

Уайлдер прищурился почти доброжелательно.

— Значит, вы утверждаете, что нам не стоит записывать грех прелюбодеяния на ее счет?

— Это так.

— Только на ваш?

— Да.

Уайлдер что-то шепнул губернатору — Мэри не расслышала, что именно, — а затем тихо заговорил с Калебом Адамсом. В ушах у нее стоял рев, точно из кузнечной печи, и она думала о том, чтобы выйти вперед и признаться, что она тоже грешница, виновная и заслуживающая порицания не менее, чем Генри Симмонс. Ей следует сказать им, что Генри лжет, и пусть он лгал, чтобы защитить ее, он все равно тем самым навлекал на себя гнев Господа. Она шагнула было вперед, но почувствовала, что отец крепко ухватил ее за руку, его пальцы показались ей длинными щупальцами морских монстров, которых иногда для пущего эффекта рисовали на картах. Он крепко сжимал ее руку: Мэри поняла, что останется на своем месте. Так она и поступила, мысленно еще сильнее бичуя себя за то, что сама окрестила тошнотворной смесью трусости и покорности.

— Вы только однажды искушали Мэри Дирфилд? — спросил губернатор.

— Да. Только в тот раз.

— И она сопротивлялась?

— Да, твердо и решительно.

Адамс повернулся к остальным судьям:

— Не стоит ли нам попросить служанку вернуться? Посмотрим, подтвердит ли она слова этого человека.

— Нет, Калеб, — сказал губернатор. — Этого не требуется. Это племянник Валентайна Хилла. Я уверен, что мы с чистой совестью можем принять на веру его слова.

Затем Эндикотт облокотился на балюстраду и сказал:

— Очевидно, что блуда не было. Полагаю, плетей будет достаточно. Завтра в десять утра вам, Генри Симмонс, следует явиться на площадь, где вас высекут, — он сделал едва заметную паузу, — вы получите пятьдесят ударов по голой спине.

Губернатор кивнул, и Мэри подумала о квакере, которого секли у нее на глазах, хотя его наказание было куда более суровым и его прогнали по всем улицам. Но она видела, как секли других мужчин и женщин, как их спины краснели, кровоточили и расползались, пока не становились похожими на разделанное мясо. Мэри в последний раз оглянулась на отца, и тот едва заметно качнул головой. Мэри была уверена, что только она видела этот жест, и знала, что он означает. Ее охватили печаль и отвращение к самой себе, она знала, что даже если не была обречена на адовы муки прежде, то теперь ее участь наверняка определена; но, несмотря на все это, она стояла молча, неподвижно и ждала, что будет дальше.

Но дальше ничего не было, абсолютно. Никаких свидетелей, чтобы их слушать, никаких показаний, чтобы их рассматривать.

Губернатор, указав на небольшой кабинет, где Мэри впервые встретилась с Ричардом Уайлдером, оповестил: