Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева Страница 48

Лозанна, март 1899 г.

Голубой цветочек, что пробивается сквозь камни мостовой, невелик и не так хорош собой, как садовые розы, зато полон радости жизни. Такие цветочки растут в Лозанне повсюду, Ксеничка видала их ещё в прошлом году, и вот сейчас они появляются снова. Тогда ей, впрочем, было не до цветочков. Вот так просто взять и услышать: собирайся, мы едем в Лозанну! Неизвестно, чего было больше, радости или страха.

Выехали очень рано, заняли два место в ландо спиной к кучеру. Лошади ехали нескоро, но дружно. На переднем сиденье полулежала в подушках красавица англичанка. Она была очень бледна, глаза полузакрыты, дышала с трудом. Её поддерживала монахиня в сером платье. Когда Лёвшины вышли из ландо, мама сказала: англичанка при смерти.

– Не дадут человеку уйти спокойно! Трясут по пыли. Владельцы санаторий не хотят, чтобы у них умирали. Когда больному становится хуже, доктора начинают убеждать его переменить место, будто ему там лучше станет. Вот везут её куда-то умирать. Довезут ли ещё!

В Эгле сели в поезд. На всём пути до Лозанны их провожали горы. Слева блестела водная гладь озера, справа взбирались вверх нелюбимые Ксеничкой виноградники. Лозанна оказалась довольно большим и оживлённым городом. Ксеничка по детской привычке услышала в его названии «лозу» и ненавистное тёткино имя – Анна. Никогда не назову так дочь, решила девочка, ступая на перрон вокзала, который стоял ровно посередине между собором и озером.

Ксеничка смотрела по сторонам во все глаза. Высокие пятиэтажные дома одинаково серые, слева много вывесок – пансионы, пансионаты для девиц, отели. Справа, на другой стороне улицы, – садики, за ними в глубине красивые дома разной величины. Мама объяснила, что это виллы. На одном из больших серых домов надпись: «Ортопедический институт доктора Шольдера». И тут Ксеничка начала трусить. Как-то уж слишком серьёзно всё это было, не так, как вначале.

Из вестибюля попали в большое помещение, направо был огромный зал. Доктор Шольдер принял их сразу, это был высокий благообразный немецкий швейцарец с русыми волосами и бородкой. Сравнительно молодой, лет тридцати пяти на вид. Лицо какое-то грустное. Рядом с ним – стройная девушка с правильными чертами лица. Чёрные брови почти сходятся на переносице.

Начался осмотр, потом деловой разговор.

– Целый год! – вздохнула мама. – Где я её устрою? Мне теперь же надо уехать.

– А madame votre mère ^[8] не согласится взять вторую девочку? – спросил Шольдер девушку с бровями. – Ведь mademoiselle Дютуа скоро кончит лечение.

– Думаю, что согласится.

– Ну вот и хорошо! Можете быть спокойны, madame, за вашу девочку. За ней будет хороший уход. Тем более mademoiselle Lacombe, – он обернулся в сторону девушки, – моя помощница. Ваша дочь нуждается в особом режиме, она будет следить.

Взглянул на Ксеничку добрыми глазами:

– Здесь есть девочки вашего возраста, у вас будут подруги.

Мадмуазель Лакомб объяснила маме, куда идти:

– Совсем близко, улица des Fleurettes, третий дом с угла внизу.

– Красивая девушка, – сказала мама, выходя.

– Разве? А брови до самого носа.

– Это брови птичкой, очень оригинально. Нет, хороша, очень хороша!

Fleurettes – маленькая узкая улочка, справа и слева садики, ещё все в цветах. В глубине – двух– и трёхэтажные дома, и на чугунных решётках надписи: вилла такая-то. Одни действительно красивой архитектуры, другие совсем обыкновенные, с балконами в каждом этаже. А вот и нужный дом – узкий, трёхэтажный, в глубине довольно большого садика. Villa Rosa Ivanovna – прочитала Ксеничка.

– Мама! «Роза Ивановна»?!

По узкой, усыпанной гравием дорожке добрались до обратной стороны дома. Отворила сама мадам – седая, длинные букли по обеим сторонам лица. Старая, но красивая, как дочь, только ростом пониже. Юлия Александровна объяснила цель визита, и дама, глядя на Ксеничку, улыбнулась. Прошли в гостиную. Там стояла зелёная с широкими полосами мебель, всюду цветы. Уютно. Мама с хозяйкой разговаривали, потом пошли смотреть комнату, где будет жить Ксеничка. С ними поздоровалась невысокая молодая девушка, почти подросток, в нижней юбке и лифчике. Волосы у неё были мокрые, она их тщательно обсушивала; большие карие глаза и слегка вздёрнутый нос. Мама просияла:

– Как я рада! Вы моете голову! А я так боялась, что мою дочь, по швейцарскому обычаю, будут чесать частым гребнем. У швейцарцев такие плохие волосы!

– Наша мама англичанка и приучила всех нас мыть голову, – ответила девушка.

Взрослые оставили Ксеничку с ней, а сами пошли договариваться, как видно, об оплате. Девушку звали на английский лад Ellen или Nell, но по-английски она не говорила. Ей оказалось двадцать три года (Ксеничка думала, что пятнадцать!), а старшей сестре Маргерит, той, что с бровями, – двадцать шесть.

– Будешь спать в моей комнате, – сказала Нелл. – У нас живёт девочка твоих лет, Cécile, но она уже кончает лечение и через месяц уедет. Сесиль поехала на воскресенье к родителям и задержалась. Но у тебя будет подруга, une petite amie.

Вошла мама с хозяйкой и Маргерит – видно, она уже завершила работу. Лицо у Юлии Александровны было невесёлое, задумчивое.

– А как же с церковью? – вдруг спросила она. – Здесь есть православная церковь?

Оказалось, что такая есть только в Женеве.

– Как же быть? – Пауза.

– Да очень просто, – зазвучал решительный голос Маргерит. – У нас дети по воскресеньям ходят в воскресную школу, почему бы ей с ними не ходить? Евангелие ведь одно, что по-русски, что по-французски. Я поговорю с monsieur Dupont.