Дела человеческие - Карин Тюиль Страница 48

Во время перерыва Клер отправилась в маленький ресторанчик в стороне от Дворца правосудия и села за стол. Она заказала салат и принялась листать газету, как вдруг перед ней возник Адам с рюкзаком на плече. Фигурой и походкой он напоминал подростка. Он так и стоял с книгой в руке, едва заметно переминаясь с ноги на ногу, как будто ждал, что кто-нибудь возьмет его за руку и посадит на место. Своеобразная манера держать дистанцию говорила о его робости, от которой ему непросто было избавиться, хотя многолетняя работа учителя отчасти ее поборола. Клер предложила ему сесть за ее столик. Он опустился на стул, положил книгу.

– Дочь пожелала остаться со своими адвокатами и психологом из ассоциации помощи жертвам насилия.

– Мне очень жаль, я слышала ее показания, мне правда очень жаль, адвокат моего сына говорил слишком резко, мне было так стыдно.

– Ты тут ни при чем. Он просто организует защиту.

Она спросила, не хочет ли он что-нибудь заказать, он ответил, что хочет только кофе. Медленно провел ладонями по лицу, и в этом движении выразилась бесконечная печаль и усталость.

– Я не представлял себе, что будет так тяжко, – произнес он.

– Я тоже.

– Я готовился к этому два года, но чтобы понять жестокость этого процесса, надо его пережить.

– Почему мать Милы не приехала?

– Она снова вышла замуж, у нее маленький ребенок, это слишком сложно для нее. Но я же здесь…

– Мила живет с тобой?

– Да.

– Где ты сейчас работаешь?

– Преподаю французский язык в парижском коллеже.

Она окинула взглядом зал. Люди громко смеялись и разговаривали, легкая атмосфера в ресторане составляла разительный контраст с тяжелым положением, в котором они находились.

– Что читаешь?

С этими словами она схватила маленькую книжицу, которую Адам положил на стол. Это была работа философа Мартина Бубера под названием «Путь человека».

– Возьми себе, я ее читал уже несколько раз.

Она поблагодарила и положила книжку в сумку.

– В автобиографических отрывках Бубер рассказывает, что, когда ему было четыре года, его родители расстались, и о причинах этого он так никогда и не узнал. Мать исчезла внезапно, без всяких объяснений. Тогда его поселили у отцовских родителей. Он отчаянно надеялся, что мать все-таки вернется. Однажды соседка ему сказала, что мать не вернется никогда. Ему пришлось ждать двадцать лет, прежде чем они снова увиделись. Позднее он придумал слово «невстреча», чтобы выразить невозможность подлинной встречи между двумя людьми. То, что случилось с нами, и есть «невстреча».

– Я не могла даже оплакать нашу историю, – проговорила она, не поднимая глаз.

Он ей не ответил, только продолжал маленькими глотками пить кофе, потом резко вскинул голову:

– Ты, наверное, хочешь знать, страдал ли я, когда мы расстались, встретил ли другую женщину, счастлив ли теперь… Что тебе сказать? Я был счастлив с тобой.

Он некоторое время молчал, потом снова заговорил:

– Я часто думаю о том, какой могла быть наша жизнь, если бы всего этого не случилось. Когда я смотрю на фотографии горных вершин, я думаю о тебе. Я представляю себе нас вдвоем в шале, о котором мы мечтали, на тропинках, куда ты обещала меня отвести, – я знаю, это смешно. Теперь я в одиночестве отправляюсь в походы на гору Джо в штате Нью-Йорк, там потрясающе красиво, тебе бы понравилось.

Потом они долго сидели молча, помимо воли боясь разорвать гнетущий круг печали, где бунт чередовался с приятием, стремление начать все сызнова сменялось апатией, где все казалось зыбким, колеблющимся между любовью и ненавистью, словно поток, который устремлялся то в одну сторону, то в другую, то дарил, то отбирал, унося обломки любви, некогда главной опоры их жизни. Все это было ей не по силам, и она этого не скрывала:

– Когда ты ушел, у меня возникло физическое ощущение, будто я потеряла равновесие. Я просто рухнула. Мне не хватало всего: твоего тела, наших разговоров, нашей душевной близости – всего, что ты мне давал и чего я разом лишилась. Во мне что-то сломалось.

– В определенный момент мы даем другим то, что можем дать. Когда это случилось, у меня не осталось выбора, я должен был уйти как можно дальше.

Их беседу прервали. Клер получила сообщение от адвоката: с минуты на минуты слушания возобновлялись. Адам позволил Клер уйти первой, их не должны были видеть вместе. Она вышла. Поспешила в зал Виктора Гюго, по дороге вспоминая фразу из романа «Человек, который смеется»: «Жизнь – лишь длинная цепь утрат любимых нами существ» ^[30].