Черное солнце - Юрий Луговской Страница 47

Возможно, они рассчитывали из нее сделать камикадзе, думала Гульсум. Ей, правда, они этого не говорили. Но эта роль ее совершенно не пугала. От этой мысли Гульсум даже испытывала некоторое облегчение. У нее не будет никаких проблем, она сделает свое дело — лишит жизни множество людей, которые имеют, пусть самое косвенное, отношение к тому, что случилось с ней, — об этом она старалась глубоко не задумываться. А потом, возможно, она сама прекратит это бессмысленное существование, которое продолжается последнее время с тех пор, как она вернулась на родину.

Что будет делать после того, как совершит террористический акт, она представляла с трудом. Пойдет в ряды боевиков? Будет продолжать совершать спецоперации до тех пор, пока ее наконец не убьют? Или решит начать новую жизнь и скроется от своих новых работодателей? Но вряд ли они ей это позволят. Выходило, что смерть — это лучшее логическое завершение ее теперешней жизни. И в смерти нет абсолютно ничего страшного.

С этими мыслями она стояла и смотрела на дом. Тоска, которая долго мучила ее, постепенно затихла, физические боли в груди, вызванные мыслями о своем горе, перестали ее мучить. Она была как будто под действием сильных транквилизаторов, хоть и не принимала никаких таблеток. Если вдруг боли возвращались, она вспоминала Катрин, тут же закрывала глаза и представляла себя Алисой в Зазеркалье. И после этого, что бы с ней ни происходило, все воспринималось спокойно, без эмоций.

— Пойдем к нам, Гульсум, Ибрагим приготовил отличный плов, — сказала соседка, положив Гульсум руки на плечи. — Пошли, пошли. Чего здесь стоять.

Гульсум грустно улыбнулась, кивнула и пошла вместе с Юлдуз в дом Ибрагима. Пловом пахло еще со двора. Гульсум с наслаждением вдохнула знакомый запах пряностей. Особенно она любила, когда в плов добавляли зру, это была ее любимая приправа.

Гульсум села за стол и огляделась. Все у соседей было по-прежнему. В их жизни ничего не изменилось. Дочь давно вышла замуж и жила в Дагестане, они иногда навещали ее, она к ним приезжала редко. Так же Ибрагим готовил плов, такая же обстановка была в комнате.

Гульсум съела целую тарелку, ей положили добавки, она съела еще, но от третьей порции отказалась.

— Ну, тогда чай, — сказала хозяйка и поставила на стол большой заварочный чайник, три пиалы, печенье собственного приготовления.

— Ты где сейчас живешь? — спросила она Гульсум.

— У Марьям в Гудермесе, — сказала Гульсум. Не рассказывать же им, что ей сняли комфортабельную квартиру и кто снял.

— Ну и как она, твоя красавица Марьям? — Ибрагим улыбнулся своим мыслям, видимо, вспомнил подругу Гульсум.

— Все хорошо, — кивнула Гульсум.

— Ты не хочешь идти домой… — начал было Ибрагим, но жена накрыла его руку своей.

— Живи у нас, девочка. Нам, старикам, будет радость, — сказала она.

Гульсум отрицательно помотала головой.

— Спасибо, но я не могу. Я в Гудермесе работу нашла, да и вообще, знаете, я отдам вам дом. Хотите — продайте его, хотите — живите. Правда, я говорю серьезно, это решение я приняла не сейчас.

— Продать дом? Ты что? Кому? — удивился Ибрагим. — Ты не сможешь этого сделать!

— Вы поможете мне, дядя Ибрагим.

Соседи посмотрели на Гульсум. Так все трое долго сидели в молчании. Но когда соседи поняли, что решение ее не спонтанно, что она его выстрадала, Ибрагим кивнул.

— Ну, конечно, раз ты этого хочешь. Нам с Юлдуз… Нас двое… Куда нам такой дом? Нам и своего много без детей и внуков, а приезжать — никто не приезжает.

— Ну вот и продайте. Вы наверняка знаете, как это сделать.

Ибрагим кивал головой, о чем-то раздумывая:

— Много за дом сейчас не дадут, ты знаешь, такие времена, хотя он простоял сто лет и простоит еще триста. Но сама понимаешь…

— Да, наверное… Деньги возьмите себе. Когда мне будет нужно, я попрошу у вас.

— Что значит — попрошу, деньги все будут твои.

— Ну хорошо, дядя Ибрагим, там разберемся. Я переночую у вас?

— Конечно, Гульсум, ты еще спрашиваешь. А сейчас куда ты собираешься? — в его голосе был испуг.

— Домой зайду. Надо взять кое-что. Кое-какие вещи.

Женщина разлила чай по пиалам. Они пили чай в тишине. Потом Гульсум еще раз поблагодарила соседей, вышла на двор и осторожно открыла калитку своего дома. Ибрагим и Юлдуз из раскрытого окна наблюдали за ней.

Сердце забилось чаще. Гульсум сразу прошла в свою комнату и села на свой диванчик, погладила подушку, которую сделала сама. Она увлекалась росписью по шелку и подушку сделала в технике горячего батика — наволочка была как картина, где на фоне яркого африканского пейзажа сидела и курила женщина в стиле Поля Гогена.

Гульсум встала и пересела за свой письменный стол. Открыла шкафчик, взяла альбом с фотографиями, быстро пролистала его, потом, вытаскивая одну фотографию за другой — ее детство, родители, она с одноклассниками, перед поступлением в МГУ, она в университете, — взяла и не спеша разорвала каждую на мелкие кусочки. Нашла во втором шкафчике свою заначку — двести долларов — и переложила в кошелек. Самое лучшее было бы — сжечь дом, но она не будет этого делать из-за соседей. Может быть, он пригодится им, а скорее всего пригодятся деньги, вырученные от его продажи. Ну и хорошо.

Гульсум не пошла ни в комнату родителей, ни на кухню. Она открыла шкаф, бросила в сумку несколько платьев для Москвы, короткую джинсовую юбочку, вельветовые джинсы, которые купила совсем недавно, светло-бежевого цвета, по новой моде, на бедрах. Здесь, в Чечне, такие носить нельзя, чуть ли не наполовину открыт зад, а в Москве они будут смотреться в самый раз. Положила в сумку нижнее белье, чтобы не покупать в Гудермесе. Не оглядываясь даже на стены, вышла в коридор, про себя попрощалась с домом, помня, что она Алиса и ее ждет Королева, и закрыла дверь на ключ.

Она увидела, что соседи смотрят на нее из открытого окна.

— Идешь? — крикнул Ибрагим. На лице его было беспокойство.

Гульсум кивнула, закрыла дверь на ключ, вышла со двора, прикрыла калитку и вошла на двор соседей, отдала им ключи и, когда Ибрагим попытался посвятить ее в планы по поводу ее дома, сказала:

— Дядя Ибрагим, этот дом ваш, хотите — живите в нем, хотите — продавайте. Я сюда больше не вернусь.

— Ты собираешься куда-то уезжать? — нахмурившись, спросила Юлдуз.

— Да, может быть. Есть такие планы. Пока еще не очень определенные.

— Но у тебя же еще учеба?

— Семестр закончен, теперь не скоро, — задумчиво сказала Гульсум.

— Не хочешь говорить, куда едешь?

— Вы угадали, — улыбнулась Гульсум, — боюсь сглазить.

— С тобой все в порядке? — спросил Ибрагим. — Твое горе — это и наше горе, ты знаешь. Но, девочка моя, в жизни оно не вечно, поверь мне. И у тебя еще будет другая жизнь. Обязательно будет. Это видно по твоим глазам. Поверь мне.