Отдавая – делай это легко - Кира Александрова Страница 47

– У меня тоже никого нет, точнее не было. Теперь есть Полина. Думаю уговорить маму забрать девочку к нам.

– В смысле, оформить опекунство?

– Или удочерить.

– Это серьезно, ты хорошо подумал? Это же ребенок! Чужой ребенок!

– Разве дети бывают чужими?

Фраза прозвучала почти как обвинение. Даша замолчала, не зная, что ответить.

– Я не хотела, нет, неправильно выразилась.

– Понимаешь, она ко мне бросилась с криком, обняла, вцепилась мертвой хваткой, а глаза искали ответа и верили в то, что я действительно ее брат, которого она так долго ждала – это невозможно сыграть, это – от сердца. Как после такого жить по-прежнему?

– Ты ненормальный, знаешь об этом?

Томаш почувствовал, что на другом конце провода Даша пытается изо всех сил сдержаться, чтобы не зарыдать в трубку.

– Ты ведь поэтому на меня запала, не считая, конечно, неземной красоты и фигуры Геркулеса?

Девушка с облегчением рассмеялась.

– Так и быть, заеду в шесть.

– То есть я тебя уломал?

В ответ раздались насмешливые короткие гудки.

* * *

– Ты зачем с ней пришел? – Полина явно была не в духе.

– Привет, я скучал по тебе, – Томаш опустился на колено и взял девочку за руки. Подобные выпады все еще давались с трудом и отзывались волнообразным покалыванием по всему телу.

Даша стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу. Пожалуй, никто не заставлял ее так нервничать, как эта маленькая стервозная девчонка. «Гнусный манипулятор», – подумала Даша, а вслух как можно ласковее произнесла:

– Привет, я же обещала, что он придет, – и кивнула на Томаша.

В ответ Полина скривилась и показала язык, так, чтобы Том не заметил.

– Может, в кино сходим перед отъездом, я уговорил воспитательницу, – он смотрел на девочку и пытался разобраться в странных ощущениях, точнее – предчувствиях, не по-доброму блестели глаза Полины, словно она что-то замышляла.

– Ну так что насчет кино?

Полина нагнулась к Тому и прошептала на ухо:

– Только без нее.

– Ты не права, – Томаш поднялся, упорство и злая ухмылка на лице его маленькой подопечной начинали всерьез беспокоить, почти раздражать. – Мы на минутку, – он обратился к Даше и отвел девочку в сторону на несколько шагов.

– Что ты вытворяешь? Тебе кто-нибудь объяснял, что шантаж – паршивая затея, так ты ничего не добьешься, мы просто поссоримся, – он старался говорить с ней на равных, но Полина вдруг ощетинилась и отступила назад.

– Воспитательница права, ты завел себе подружку, и тебе стало на меня плевать, ты ее сильнее любишь, а меня бросишь!

– Полина, я тебя не бросаю, я пытаюсь объяснить: Даша мне дорога, но и тебя я люблю по-прежнему, она ничего не меняет, просто я стал намного счастливее с ней, понимаешь?

Глаза девочки стекленели, она смотрела мимо него, куда-то в сторону, где стояла Даша.

– Нет, – он вздохнул, – ты не понимаешь, не хочешь понять. Наверно, ты просто еще совсем маленькая. Даша – со мной, нравится тебе или нет, она – есть, и я очень хочу, чтобы вы подружились, но решать тебе, невозможно заставить любить, впрочем, заставить разлюбить тоже вряд ли получится. Я буду ждать твоего звонка, пойдем, провожу до калитки, – Том надеялся растормошить ее, но в ответ получил нечто совершенно иное.

– Ты говорил, она честная, да? Честная? А она тебе врет! Все врет! Она больная! Я ее видела в больнице, где лежал мой брат. В лифте! Мы встретились в лифте, – девочка развернулась к Даше. – И мне совсем не понравилась твоя конфета! – Потом опять посмотрела на Томаша. – Она плакала, я знаю, когда люди так плачут, значит, им все уже сказали эти гадкие врачи в своих отвратительных белых халатах!

Даша тут же вспомнила худенькую глазастую девочку, с которой она действительно столкнулась в лифте в тот страшный день, самый безумный день в ее жизни.

– Давай, что же ты? Соври ему снова! – Полина орала, не щадя связки.

– Полина! Что ты делаешь? О чем ты говоришь? – Том пытался обуздать ее, обнять, успокоить, но она только сильнее упорствовала.

– Ну что же ты молчишь? Говори! Говори!

– Даша? Нет, я бы почувствовал, – Том беспомощно оглядывал свои руки, – нет, не может быть! Даша?

– Ты очень жестокая девочка. Такая маленькая и такая жестокая.

Она отдалялась, сначала медленно отступая назад, потом развернулась и пошла быстрыми, суетливыми шагами, словно поверхность, к которой прикасались ее ступни, была нестерпимо горячей.

– Давай руку, – Томаш прорычал, не отрывая взгляда от удаляющегося силуэта Даши.

Полина сникла и протянула худенькую ручонку.

– Просто врать – нехорошо. Нехорошо! – ее голосок стал робким и еле слышным, она посмотрела на Томаша, его лицо стало чужим, напряженным и непробиваемым.

Девочка семенила вприпрыжку, еле поспевая за сумбурными гигантскими шагами взрослого парня. Он тащил ее, как собачонку на поводке.

– Мне больно руке, – слезы закапали из глаз, то ли от боли, то ли от обиды, то ли оттого, что девочка все понимала, но боялась признаться. Слишком болезненными остались воспоминания о непоправимом в ее маленькой печальной жизни.

Томаш остановился, закрыл глаза и отдышался. Полина молча стояла рядом. Он поднял ее на руки – и правда легкая, словно игрушечная.

– Прости меня, я все сделал неправильно, – он прижал ее к себе, девочка вздрагивала, вытирая ладошками слезы. – Ну не плачь, все наладится, вот увидишь. Скоро поедешь на море, будешь трескать арбузы и купаться, привезешь мне красивые фотографии, договорились?

Полина кивала в ответ, но все еще всхлипывала.

Возле калитки интерната Том снова сел на корточки, вытер платком следы от слез на ее щеках и повторил:

– Я не брошу тебя, запомни.

Он кивнул воспитательнице и быстрым шагом направился к остановке, проверяя на ходу карманы – хватит ли денег на такси.

* * *

Даша открыла дверь и запустила Томаша, он прошел за ней в комнату, молчал, пытался понять, надеялся, что все не так плохо.

– Это семейная традиция, – болезненная усмешка искривила безупречные губы. Ее красивые, темно-розовые от природы губы, словно секунду назад окунувшиеся в молодое анжуйское вино. – Сначала умерла мамина двоюродная сестра. Давно, меня еще на свете не было, родители только поженились. Мама ее очень любила, они с детства не разлучались. Отец рассказывал, что мама потом очень боялась и не хотела сдавать кровь. Он уговорил ее, пообещал, что все будет хорошо, что снаряд дважды в одну воронку не попадает. Когда она забеременела, пришлось идти в поликлинику. Врачи надеялись, что беременность и гормоны помогут справиться, но отсрочка вышла недолгой. Всего пару лет, чуть больше. Она так боялась и так мучилась от страха, что решила покончить с ожиданием раньше, чем болезнь все решит за нее. Она мне даже не снится, я ничего не помню – ни волос, ни голоса, ни ее лица. Помню только зеленое платье, такое легкое, прозрачное. Знаешь, оно до сих пор висит в папином шкафу.