День независимости - Ричард Форд Страница 47

Я выбираюсь с лесных проселков Хаддама на пересечение 31-го с 518-м, над которым бригада дорожных рабочих с автоподъемником только что подвесила напророченный мною светофор, – рабочие в белых касках и комбинезонах стоят кружком, наблюдая за происходящим, как за выступлением фокусника. Временный знак гласит: «Вот так работают дорожные сборы – ПРИТОРМОЗИТЕ». Несколько притормозивших из осторожности машин уже уходят на юг, к Трентону.

«Фрэнкс» с его новой оранжево-коричневой вывеской, на которой изображена наполненная пенистой жидкостью кружка, стоит по другую сторону шоссе, по диагонали от большого желтого грузовика дорожников. На краю заново заасфальтированной парковки маячит одинокая машина клиента, неподвижно сидящего за ее тонированным стеклом. Старенький красный «фольксваген-жук» Карла замер у задней двери, в окне ларька виднеется красная табличка «ОТКРЫТО». Признаюсь, остановив машину, я с искренним удовольствием обвожу взглядом все, что вижу, в том числе и серебристо поблескивающую в углу парковки полевую кухню, которая превратилась ныне в разъездной хот-договский лоток, – Эверик с Уорделлом отполировали его, и теперь он ждет понедельника, когда его с утра пораньше отбуксируют в Хаддам. Эффективность, компактность и мобильность позволяют этой кухоньке казаться лучшим приобретением, какое я когда-либо сделал, включая даже мой дом, хоть я, разумеется, ее почти не использую и, скорее всего, постараюсь продать до того, как она обесценится окончательно.

Мы с Карлом заключили неписаное соглашение, согласно которому я по меньшей мере раз в неделю приезжаю сюда и произвожу торжественный смотр наших ресурсов; мне это дело нравится, особенно сегодня, после неутешительного общения с Маркэмами и Бетти Мак-Леод. Нынешний день для меня далеко не самый типичный, как правило, почти все они приятны. В первый наш совместный год, на который пришелся – прошлой осенью – обвал рынка (мы пережили его спокойно), Карл начал видеть во мне энергичного, но порой чересчур упрямого хозяина, а для себя придумал роль эксцентричного, но верного пожизненного работника, задача которого – обстреливать меня язвительными шуточками в манере Уолтера Бреннана ^[39] и не позволять тем самым уклоняться от правильного пути. (Ему больше нравится быть служащим, чем заправилой, – наследие, уверен я, тех лет, что он провел в индустрии эргономики; с другой стороны, и я никогда не мыслил себя чьим-либо хозяином, поскольку временами и себе-то таковым не являюсь.)

Переступив порог служебного входа, я нахожу Карла сидящим у сдвижного окна на двух поставленных один на другой пластмассовых красных ящиках из-под молока, сохранившихся с тех времен, когда он готовил солодовый напиток. Карл читает трентонскую «Таймс». В ларьке жарко, как в духовке, поэтому Карл включил маленький вентилятор с резиновыми лопастями, дующий ему в лицо. Нигде, как обычно, ни пятнышка – Карл питает мрачную тревогу по поводу получения «штрафной карточки», как он ее называет, от окружного санитарного врача и потому каждый вечер подметает и отмывает, оттирает и отшкрябывает ларек до чистоты, позволяющей съесть обед из четырех блюд прямо с бетонного пола и ни разу не вспомнить о сальмонелле.

– Ну, скажу я вам, меня одолевают ужасные опасения за мое экономическое будущее, а вас? – произносит Карл громко и глумливо. На носу его сидят пластмассовые очки для чтения, а слова эти – единственное приветствие, коим он меня удостаивает. Одет Карл по-летнему: белая куртка с короткими рукавами, черно-белые, позволяющие «дышать» его мясистым ногам с набухшими венами, клетчатые шорты до колен, короткие черные нейлоновые носки и черные спортивные туфли на тонкой подошве. Древний транзистор, настроенный на передающую одни лишь польки станцию из Уилкс-Барре, негромко играет «В небесах не будет пива».

– Меня интересуют лишь демократы, хочется увидеть, на чем они теперь опростоволосятся, – отвечаю я таким тоном, точно мы беседуем уже не один час, и отступаю к задней двери, выходящей на пикниковую площадку у ручья, чтобы глотнуть свежего воздуха. (Карл – пожизненный демократ, начал в последние десять лет голосовать за республиканцев, но все еще считает себя несгибаемым приверженцем джексоновской демократии. По мне, так это чистой воды ренегатство, хоть Карл и остается в большинстве отношений совсем неплохим гражданином.)

Поскольку делать мне тут сегодня особенно нечего, я принимаюсь пересчитывать упаковки булочек для хотдогов, баночек с приправами (острая, горчица, майонез, кетчуп, шинкованный лук), мясной нарезки, а следом и кеги с корневым пивом – все это я закупил к празднику для моего лотка, собираясь украсить его плакатиком «Фейерверк Сосиски Фейерверк».

– Похоже, обеспеченность жильем опять начинает падать, с мая – двенадцать и две десятых процента. Тупые ублюдки. Новые неприятности для риелторов, верно?

Карл резко встряхивает «Таймс», словно пытаясь выпрямить покосившиеся строки. Ему нравится, когда мы ведем псевдосемейные беседы (во всем, что имеет отношение ко мне, он окончательно проникся ностальгией по былым временам) – так, точно мы прожили бок о бок долгие годы и жизнь преподала нам одинаково суровые уроки по части человеческого достоинства и человеческих нужд. Он вглядывается в меня поверх газеты, снимает очки, встает и смотрит в окно, за которым машина неторопливо выезжает с парковки на 31-е и поворачивает на север, к Рингосу. Желтый грузовик включает сигнал заднего хода, низкий негритянский голос выпевает: «Сдай еще, друг, сдай еще».

– Продажа квартир упала за последний год на пять процентов, – говорю я, заглядывая в холодильник, где лежат польские колбаски, и холодный воздух ударяет мне в лицо, как яркий свет. – Возможно, это означает, что люди предпочитают покупать готовые дома. Так я полагаю.

На самом деле к этому все и идет, и самое лучшее для недоумков Маркэмов – связаться со мной и взяться за ум tout de suite ^[40].

– Дукакис приписывает себе «Массачусетское чудо», будет только справедливо, если он и налоговый облом себе же припишет. Как хорошо, что я теперь в Джерси живу. – Карл говорит это апатично, все еще глядя в окно на обновленную парковку.

Я поворачиваюсь к нему, готовый процитировать мою колонку из «Продавца и покупателя», но вижу лишь большой клетчатый зад и две бледные мясистые ноги под ним. Все прочее выставилось наружу, чтобы обозреть рабочих с их автоподъемником и уже загоревшийся светофор.

– И хот-доги, – замечает Карл, видимо услышавший от меня что-то, чего я не говорил; голос его звучит тихо, поскольку обращается Карл к жаркому воздуху, зато я теперь лучше слышу польку, довольно милую. Мне, как и всегда, приятно быть здесь. – Я думаю, всем эти выборы пофиг, – продолжает Карл, так и оставаясь снаружи. – Они вроде «матча звезд». Шуму много, а результатов – пшик. – Чтобы подчеркнуть сказанное, Карл издает губами смачный пукающий звук. – До правительства нам всем не достучаться. Оно ничего в нашей жизни не значит. И мы ему до фонаря.