В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков Страница 47

Вот эти и многие другие вопросы городошного спорта и раскрывает моя книга на фоне рассказа о знаменитой нижегородской династии Мяликов, которую я превосходно знал лично. Первые отзывы о книге городошников говорят о том, что она удачна и очень нужна. Во всяком случае, городошный спорт не знал такого полного и крупного по объёму серьёзного издания. Одно это уже радует.

B. C. Что вас побудило заняться изучением жизни и творчества Владимира Маяковского? Видимо, это тоже следствие глубокого интереса вообще к отечественной истории. Или вас, как профессионала-юриста, в первую очередь заинтересовал факт загадочной смерти Владимира Владимировича? Всё-таки многие, как тогда, так и сейчас, не приняли общеизвестную версию самоубийства поэта. В своей книге «Цена любви – смерть», по прочтении которой один учёный мне сказал: «Я думал, что знал о Маяковском всё. Теперь понимаю, что не знал ничего», вы, ссылаясь на множество источников, аргументировано доказываете, что это было убийство.

В. Ц. Интерес мой к великому советскому поэту возник как-то случайно во время учёбы в средней вечерне-сменной школе № 23, что на улице Бекетова. Это был примерно 1965 год. Мы как раз изучали его творчество. Помню, разбирали известнейшее стихотворение о советском паспорте. Здесь-то и произошло, я бы сказал, неожиданное открытие, постижение поэта и его творчества, где немалую роль сыграла Лидия Афанасьевна, прекрасный и вдумчивый педагог, знаток отечественной литературы. Тогда таких преподавателей было много. С этого времени я стал собирать книги великого поэта, наиболее известное собрание его сочинений. Потом их было уже несколько и разных. Произведения Маяковского повлекли за собой вполне естественный интерес к его личности, а значит, к биографии, которая оказалась на редкость интересной. Поэтому, выезжая в служебные командировки по работе, я везде, где бывал, обязательно «проверял» магазины на наличие любых воспоминаний о поэте. Поэтому и сейчас, много лет спустя, хорошо помню, где и какую книгу обнаружил и приобрёл. Например, альбом фотографий Л. Ф. Волкова-Ланнита «Вижу Маяковского» – в Алатыре; воспоминания грузинского князя Бебутова «Отражение» – на удмуртской станции Балезино…

Маяковский вообще стоит особняком в русской советской литературе, удостоившись ещё при жизни буквально-таки легендарной славы у современников. А она никогда не рождается на пустом месте и понапрасну. Этой славе служило всё – и могучая высоченная фигура, и красивая внешность, и голос, и эрудиция, и феноменальная память, и грандиозный поэтический и организаторский талант, и молниеносное остроумие непревзойдённого полемиста. Маяковский, художник по образованию, был также и критиком, и великолепным публицистом. Его американские заметки одинаково злободневны и спустя десятилетия. Но главной в нём, что особенно подчеркнул современник поэта, австриец Гуго Гупперт, была нравственная чистота, которая очищала и облагораживала всех, кто с ним соприкасался. Не было никаких литературных премий и других отличий. Их заменяло ободряющее слово Маяковского. Его похвала, внимание и поддержка.

Так я пришёл к систематизации биографических материалов о великом поэте, алфавиткам с разделами – «поездки», «выступления», «рост», «глаза» и т. д. и т. п.

Столь пристальный интерес к поэту сдружил меня с его ярым почитателем и пропагандистом, инженером «Гражданпроекта» B. C. Кузнецовым. Мы с ним общались многие годы, вместе выезжали в Москву на большие юбилеи поэта, где я познакомился с американской дочерью Владимира Владимировича – Хелен Патрицией Томпсон и её взрослым сыном – Роджером, юристом по профессии. Она очень похожа на Маяковского внешне и называла себя только Еленой Владимировной.

Но особенно я дорожу знакомством и дружбой с одним из самых глубоких исследователей последнего периода жизни поэта, его интересным биографом и талантливым московским журналистом, автором уникальной книги «Тайна гибели Маяковского» (1998) В. И. Скорятиным. Мы активно переписывались с Валентином Ивановичем почти три года (с июля 1990 по апрель 1993 годов), не раз встречались в Москве у него на квартире, на Верхней Масловке, рядом со стадионом «Динамо», на Новодевичьем кладбище, в ИМЛИ на Поварской, и в ГММ на Лубянском проезде. Полезное взаимообогащающее общение продолжалось до неожиданной и явно преждевременной смерти Скорятина. Насколько тесным было оно, говорит тот факт, что Валентин Иванович включил меня, как исследователя биографии поэта, в справочный аппарат своей книги, так и не увидевшей свет при жизни автора. Мы являлись единомышленниками и были убеждены в том, что Маяковского убили. И хватит нам на этот счёт всяких экивоков. Надо говорить прямо и только об убийстве великого поэта, как это замечательно сделали почитатели С. А. Есенина, доказательно «расправившись» с его официальным биографом Юрием Прокушевым, настаивавшем на самоубийстве. Кстати, массовое убийство русских поэтов того времени не может не возмущать. Достаточно сказать, что троцкистами с их антисоветской оппозицией, охватывавшей своими зловещими щупальцами всю страну, было преступно расстреляно только за один раз сразу шестнадцать (!!!) крестьянских поэтов!.. Имена их хорошо известны.

Моя скромная по объёму книга, как и «Красивая кукла Троцкого» – это пусть небольшой, но всё-таки обличительный акт того подлого времени произвола антисоветской троцкистской оппозиции – реальной виновницы массовых репрессий и атмосферы страха в нашей стране, и ей никогда не смыть кровь невинных страдальцев со своих рук.

B. C. В переписке между вами и В. И. Скорятиным вы делились друг с другом мыслями только по поводу биографии Маяковского, или всё-таки обсуждали вопросы современной истории России, вообще общеполитической ситуации в СССР?

В. Ц. Во-первых, чтобы сориентировать читателей, ещё раз вернусь к тому, кто такой В. И. Скорятин. Это был опытный московский журналист, сотрудничавший в специальном профессиональном журнале «Журналист», публиковавшийся в «Правде», делавший в своём журнале тему «Момент истины» в виде интервью со своим коллегой Андреем Карауловым, автором такой хорошо известной передачи на телевидении. В самом конце 80-х и начале 90-х годов он проводил журналистское расследование последних месяцев жизни и гибели В. В. Маяковского. Впечатляющие результаты его находок поэтапно давались в «Журналисте» с 1989 по 1994 годы. Это был небывалый по убедительной силе и доказательности прорыв устойчивой лжи о поэте, поддерживаемой сторонниками пресловутой семейки Бриков, паразитировавших на памяти Маяковского и присвоивших себе монополию на всё, что связано с великим поэтом. Конечно, истинные знатоки его биографии всегда сомневались в самоубийстве. Но об этом не давали и заикнуться. Вспомним хотя бы выступление А. И. Колоскова в «Огоньке» 1968 года с публикацией «Я обвиняю». Сколько истерической злобы и преследований автора и всех причастных лиц она вызвала! Поэтому добиться пересмотра по сути узаконенного Бриками и их приверженцами самоубийства поэта можно было только многими новыми, а не затасканными доказательствами, которые невозможно было бы игнорировать никому. Скорятин, благодаря своему авторитету и опыту, дотошной въедливости и исключительной, я бы сказал, бескомпромиссной профессиональной добросовестности, сделал на этом пути просто невероятное. Не случайно в связи с этим профессор Альберт Тодд из Нью-Йорка невольно подытожил: «Выдающаяся работа, проделанная русским исследователем Валентином Скорятиным, заставляет по-новому посмотреть на версию о самоубийстве Маяковского…» Это и привело меня в Бумажный проезд, 4, Москвы, где располагалась редакция журнала. Нас познакомил там наш нижегородец-горьковчанин, заведующий отделом Валентин Алексеевич Кузнецов, который и публиковал материалы Скорятина. Его сенсационные разоблачительные находки изрядно переполошили весь многочисленный и влиятельный лагерь сторонников Бриков. По сути, это была целая эпопея крушения огромной толщи как бы, ещё раз повторю, узаконенной лжи, старательно прикрытой «хрестоматийным глянцем» и массой сомнительных запретов. Поэтому главное, что делали сторонники гэпэушной семейки Бриков, в окружении которой в числе близких связей была группа профессиональных убийц руководителя РОВС генерала А. П. Кутепова, это упорно замалчивала как имя исследователя, так и результаты его сногсшибательных открытий. В противовес им было организовано множество публикаций в различных средствах массовой информации – газетах, журналах и т. д. – материалов, настаивающих на самоубийстве Маяковского и восхвалении Бриков, особенно Лили Юрьевны, урождённой Лили Урьевны Каган. Непосредственное участие и личная заинтересованность в деле физического устранения великого советского поэта правой руки одиозного Председателя ОГПУ Г. Г. Ягоды – Янкеля Шевелева-Шмаева-Агранова, кровавого палача русского народа, о реабилитации которого не идёт речь даже в сегодняшнее время правового беспредела, практически сделали Л. Брик женой и наследницей всех литературных трудов Маяковского с назначением солидной пожизненной пенсии специальным Постановлением СНК РСФСР от 1930 года. Это совершенно бессовестное вероломство было проделано при живом и настоящем, а не мнимом муже, Осипе Максимовиче (Мейеровиче) Брике, который безотлучно околачивался в качестве бесплатного приложения к многочисленным мужьям своей ловкой жёнушки, целиком разделяя её замысловатые жизненные ходы. В сущности, они их осуществляли совместно по единому тщательно продуманному и изощрённому плану искушённых аферистов. Не зря же Лилечка так искренне сокрушалась только об Осе, благополучно скончавшемся в 1945 году. Другие «мужья», как личности и супруги, её просто не интересовали. А с Осей, как выражалась Лиля Урьевна, умерла якобы и она сама. Правда, эта смерть очень уж затянулась во времени и наступила значительно позже после любимого и единственно законного муженька Оси Брика. Причём Лилечка даже поторопила её, покончив с собой в возрасте 88 лет.