Это как день посреди ночи - Ясмина Хадра Страница 47

– Скорее всего, здесь налицо побочный эффект любви, – с горечью изрек Симон.

Он только что понял: встреча его друга с «фантазией, в глазах которой плещется загадка», была не пустым трепом, ни к чему не обязывающим и не имеющим продолжения.

Вечером Жан-Кристоф пригласил нас к себе. Ему нужно было поделиться с нами важными новостями и спросить совета. С этой целью он собрал нас – Фабриса, Симона и меня – в переоборудованной под мастерскую небольшой комнатушке на первом этаже старого фамильного дома, а когда мы уселись, стали потягивать фруктовый сок и молча хрустеть картофельными чипсами, заявил:

– Одним словом… я расстался с Изабель!

Мы ждали, что Симон, ободренный этой новостью, будет прыгать до потолка, но ничего подобного не произошло.

– Думаете, я совершил глупость?

Фабрис подпер щеку рукой и задумался.

– Что случилось? – спросил я его с удивлением для самого себя, потому как давно поклялся не вмешиваться в их истории.

Жан-Кристоф ждал только предлога, чтобы излить нам душу. Он широко развел руки, демонстрируя, как ему все надоело, и сказал:

– Она вечно все усложняет. Эта девушка из тех, кто даже у лысого на голове вшей найдет. Без конца пеняет, что я несу вздор, напоминает, что я сын бедняков и что она тащит меня наверх… Сколько раз я грозил ей разрывом! «Спорим, что ты меня не бросишь?» – каждый раз говорила мне она… А сегодня утром сделала то, что стало последней каплей. Чуть меня не линчевала. Прямо на улице. На глазах у всех… Просто потому, что я посмотрел на девушку, которая выходила из магазина. Ту самую, которую мы видели тогда на вечеринке у Андре…

В мастерской произошло маленькое землетрясение, и стол, за которым мы сидели, задрожал. Я увидел, как кадык на шее Фабриса заходил ходуном и как побелели суставы пальцев Симона.

– Что это с вами? – поинтересовался Жан-Кристоф, озадаченный молчанием, которое свинцовым гнетом придавило комнату.

Симон украдкой взглянул на Фабриса. Тот кашлянул в кулак, посмотрел в глаза Жан-Кристофу и спросил:

– Изабель застукала тебя с этой девушкой?

– Да нет же. После той вечеринки я увидел ее впервые. Мы с Изабель как раз шли к модистке, а девушка выходила из аптеки Бенаму.

Фабрис облегченно вздохнул, расслабился и сказал:

– Знаешь, Крис, никто из нас не в состоянии сказать тебе, как поступить. Мы, конечно, твои друзья, но нам неизвестен точный характер ваших отношений. Ты со всех трибун кричишь, что вот-вот ее бросишь, но на следующий день вы опять идете под ручку. В конечном счете тебе просто перестанут верить. Да и потом, это касается только вас. Ваши дела, вам их и улаживать. Вы вместе вот уже несколько лет, еще с коллежа. И тебе лучше знать, что между вами происходит и какое решение следует принять.

– Ты прав, мы действительно знакомы еще с коллежа, но клянусь, я до сих пор не могу понять, какая мне от этого радость. Изабель будто завладела моей душой. Сколько раз, несмотря на ее отвратительный характер и солдафонские манеры, я говорил себе, что не могу без нее обойтись, сколько раз присущие ей долбаные недостатки возвышали эту девушку в моих глазах, и я ловил себя на мысли, что восхищаюсь ею, как последний идиот… даже странно как-то… Уверяю вас, я не вру.

– Забудь ты ее, эту дуру, – сказал Симон с пылающими, как угольки, глазами, – она тебе не пара. Иначе ты всю жизнь будешь ее терпеть, как хроническую болезнь. С такой симпатичной мордашкой, как у тебя, не стоит отчаиваться… Да и потом, признаюсь честно, что ваши амурные дела у меня уже в печенках сидят.

С этими словами он встал – точно так же, как Фабрис утром, у Андре, – и пошел домой, что-то бурча себе под нос.

– Я что, сморозил очередную глупость? – ошеломленно спросил Жан-Кристоф.

– В последнее время он явно не в себе, – заметил Фабрис.

– Ты не знаешь, что с ним? – спросил меня Жан-Кристоф. – Вы же все время вместе. Может, у него что-то случилось?

Я пожал плечами и ответил:

– Не знаю.

Симон выглядел хуже некуда. Жизненные разочарования постепенно брали верх над его веселым нравом, от них он скукожился, будто половая тряпка. Комплексы, похороненные глубоко под лавиной шутовства, всплывали на поверхность. Правда, напрочь им отвергаемая; самоирония, за которой он прятал свои самые уязвимые места; бесконечные мелочи, портившие ему жизнь, – по причине большого живота, слишком коротких ног и более чем скромных, если не сказать иллюзорных и патетических, возможностей для обольщения противоположного пола – создавали в его глазах ненавидимый им самим образ собственного «я». Вторжение в его земное существование этой брюнетки, пусть даже остававшейся на периферии, выбивало его из колеи.

Через неделю наши дорожки, чисто случайно, вновь пересеклись. Он шел на почту за анкетами и посчитал, что, если я его провожу, в этом не будет ничего плохого. Изводившие Симона терзания оставили на его лице свой след, мрачный взор красноречиво говорил, что он затаил злобу на весь мир.

Мы молча прошагали полгорода, похожие на два скользивших по стенам силуэта из китайского театра теней. Симон забрал документы и понятия не имел, на что потратить остаток дня. Он был какой-то потерянный. Выходя с почты, мы столкнулись нос к носу с Фабрисом… Фабрис был не один… С ним была она – держала его под ручку.

Зрелище, которое они собой являли – он в твидовом костюме и она в широкой плиссированной юбке, – впечатляло. В мгновение ока с лица Симона испарилась вся горечь… Как тут не признать очевидного? Ведь они были так прекрасны!

Фабрис поспешил нас представить:

– Это Симон и Жонас, мои лучшие друзья. Я вам о них говорил.

Теперь, когда дневной свет будто выставлял ее напоказ, девушка казалась еще красивее. Это было не существо из плоти и крови, а что-то воздушное, сотканное из солнца.

– Симон, Жонас, позвольте представить вам Эмили, дочь мадам Казнав.

Меня будто с головы до ног окатили ушатом холодной воды.

Не в состоянии вымолвить ни слова, на что у каждого из нас была своя причина, мы с Симоном в ответ лишь улыбнулись.

А когда пришли в себя, они уже ушли.

Продолжительное время мы ошеломленно стояли на тротуаре рядом с почтой. Как на них можно было обижаться? Как оспаривать такую гармонию, не прослыв вандалами или жуткими болванами?

Симону пришлось отказаться от борьбы, что он виртуозно и сделал.