День учителя - Александр Изотчин Страница 47

Продолжая вспоминать подвязку на Алкиной ноге, Андрей Иванович между тем поддался на предложение Муравьева и зашел с Денисом Олеговичем ненадолго в спортивный зал. Там они с физруком «по-спринтерски» выпили полбутылки водки, закусив парой бутербродов — из заготовленного Муравьевым для разогрева перед «Журавушкой», — и, поругав «взяточника и старого маразматика» Гордона, воодушевленные, двинулись в кабинет домоводства, где обычно заседал педсовет. Окинув взглядом присутствующих, Гордон в очередной раз поздравил коллег с праздником и перечислил повестку дня. Выходило — почти все вопросы повестки дисциплинарного характера. Андрей Иванович огляделся — Гордона-младшего нет, значит, разговоров про эксперимент не будет. Начал директор с рассказа о готовящейся в России реформе, о переходе школ на двенадцатилетнюю систему обучения. Часть учителей, постарше, загудела. О «двенадцатилетке» слышали уже все, но многих привычно удивляло, что образование, которое получали в СССР и которое «считалось самым лучшим», раньше давали за десять классов, а теперь уже и за одиннадцать боятся не поспеть, слишком много новых и ненужных предметов ввели в школе. Учитель информатики Кирилл Рудольфович Дроздов подкинул было идею, что это к лучшему — рождаемость в России низкая, в год до миллиона вымирает, и улучшения ситуации не предвидится, вот и решило министерство в условиях надвигающегося демографического кризиса и отсутствия детей занять учителей при помощи увеличения количества классов — удастся подольше учить одних и тех же детей. В другое время Гордон, возможно, и нашел бы мысли Дроздова интересными, но теперь, после встречи с депутатом-демократом Щипачихиным, директор попросил Кирилла Рудольфовича не отвлекать коллег разговорами и не превращать собрание в базар.

Вторым вопросом стала история с пропавшими из учительской журналами. С незапамятных времен в распоряжение учителей была предоставлена небольшая комнатка на втором этаже. Кроме стола, на котором размещался телефонный аппарат, здесь стоял шкаф, где в специально сделанных ячейках и хранились классные журналы. Вход в помещение был свободный, учителя до недавнего времени спокойно отправляли кого-нибудь из детей за журналом. Дети, кстати, звонили из учительской родителям… И вот на тебе! Пропали два журнала — 8-го «А» и 8-го «Б». Ясно, что похитителям был нужен только один, а второй взяли для отвода глаз. Недельные поиски не дали результатов — у всех подозреваемых — двоечников — было алиби. Завели новые журналы, учителей заставили проставить оценки заново, по своим собственным кондуитам, благо учебный год только начался. Дня три школа «стояла на ушах» по поводу этого происшествия, а теперь, когда уже и новые журналы появились, вдруг обнаружились старые, которые похитители забросили на крышу распределительной будки. Там их совершенно случайно разглядела рассматривавшая из своего кабинета окрестности словесник Юлия Леонидовна Гольдберг. Учителя загудели, а физик, не только не остывший после канкана, но и еще более воодушевившийся посредством рюмки-другой, выпитой на кухне кабинета домоводства в компании участниц танца и покровительствовавшей им Татьяны Семеновны, даже заявил: «Не могла раньше в окошко выглянуть, нам бы меньше мороки было». Директор строго посмотрел на Николая Сергеевича и подвел итог: «Нами было принято решение перенести журналы на первый этаж, к Лидии Петровне, и выдавать их только учителям». Все опять загудели, хотя это решение, весьма неприятное — теперь придется после каждого урока бегать в канцелярию, — было предсказуемо.

Далее Эммануил Аронович предоставил слово школьному психологу. Выяснилось, что в школе проводился конкурс рисунков детей младших классов на тему «Наше будущее». Предыдущий конкурс проходил в 1991 году, и там с результатами все было в порядке — дети нарисовали себя в роли представителей полезных профессий, цветы, добрых животных и державшихся за руки человечков с разным цветом кожи. Нынешние ученики школы № 12… смотрели в будущее менее оптимистично. Психолог — тихая незаметная женщина, сидевшая в своей каморке-кабинете на первом этаже и редко появлявшаяся за ее пределами, — показала десяток рисунков детей в возрасте 9—10 лет на пробу. В основном на них изображались экологические катастрофы и всевозможные природные катаклизмы. «Кино много американского смотрят», — вновь высказался Николай Сергеевич. Но когда учителям был представлен рисунок, на котором мальчик изобразил себя в темном костюме спешащим на работу в здание с большой вывеской «Мафия», даже физик не нашелся что сказать. Внимание директора привлек рисунок другого мальчика. Тот нарисовал себя с автоматом в окружении окровавленных тел и подписал картинку: «Если бы в Москве было меньше грузинов, было бы лучше». Ароныч начал допытываться, из какого это класса, но к его разочарованию психолог сообщила, что конкурс проводился анонимно. «Зря вы так, — заметил директор, — анономно-то оно анонимно, но могли бы на наиболее любопытных картинках пометочки сделать». Высказываясь, Гордон несколько раз взглянул на Мирошкина и Красинскую так, что оба поняли — после концерта Гасанов-старший успел побывать у директора и сообщить о происшествии на уроке истории.

Рисунки девочек сцен насилия не содержали — в основном девятилетние школьницы изображали себя в роли жен новых русских, но на последнем рисунке, продемонстрированном учителям, ученица нарисовала себя сидящей на стуле около стола, на котором стоят бутылка с надписью «Вино» и два бокала. Подпись гласила: «Девочка ждет жениха». «В целом наша ситуация вполне вписывается в ситуацию по Москве в целом, — закончила свое выступление психолог, — в большинстве рисунков фиксируется проявление депрессии и безысходности. Даже рисунки детей периода Великой Отечественной войны оптимистичнее». «У нас еще ничего, — обратился к сидящим напротив Муравьеву и Мирошкину неугомонный физик (столы в кабинете домоводства были расставлены буквой «П»). — Вот в соседней, «простой» школе проводили конкурс рисунков на тему «Что такое хорошо». Так один мальчик нарисовал кровать, в ней двух мужиков, свою мать между ними и подписал: «Маме хорошо». Стали выяснять — оказалось, живут с матерью вдвоем в однокомнатной квартире, и там невесть что творится на глазах у ребенка…»

После рассказа физика, который не мог в своем возбужденном состоянии говорить достаточно тихо и потому был услышан всеми педагогами, в кабинете установилось настроение веселого воодушевления, так что психолог уселась на свое место под аплодисменты, прерванные Аронычем: «А я не вижу повода радоваться, что где-то еще хуже. У нас, между прочим, ЧП почище, чем история с описанным Николаем Сергеевичем рисунком». Все сразу насторожились, стало ясно, что психолог была приглашена со своими картинками не случайно. Директор продолжал: «Открываю вчера «МК» и вижу — письмо главному редактору». Гордон развернул газету и процитировал: «Уважаемый господин редактор! Почему передачу «Плейбой поздно ночью» показывают так поздно? Я не высыпаюсь, поскольку мне утром в школу Нельзя ли сделать так, чтобы специально для школьников показ проводили днем, когда мы приходим из школы». И подпись — «Митя Ефремов, 5-й «Б» класс, школа № 12…». Вы понимаете, что это значит?! Наши дети смотрят порнографию! И теперь об этом известно даже в департаменте! Да что там в департаменте! В министерстве! Кто у нас классный руководитель 5-го «Б»?» На обращение Гордона поднялась испуганная и уже отличившаяся на педсовете Гольдберг, некрасивая девушка в очках, и директор устроил ей разнос, который позволил затянуть заседание еще минут на пятнадцать.