По Рождестве Христовом - Василис Алексакис Страница 47

Дома были относительно большие, все каменные и в целом выглядели гораздо лучше, чем постройка монахов-эсфигменитов. Я прошел мимо церкви, расписанной Мануилом Панселином. Но фрески, или, по крайней мере, то, что от них осталось, увидеть не смог, потому что она была закрыта. Здание было со всех сторон стиснуто лесами, перекинутыми даже через крышу. Внешние стены, как предупредил меня Цапакидис, были заделаны цементом. Надо полагать, монахи осознали свою ошибку и теперь пытались ее исправить.

Поднимаясь по мраморной лестнице в представительстве Священного Собора, я вспомнил о Навсикае. Вообразил ее в кресле, потом в постели, потом снова в кресле. «Сделаю что смогу», — пообещал я ей. В вестибюле я наткнулся на нескольких монахов, которые что-то оживленно обсуждали. У одного вместо колпака на голове была большая повязка. Уж не тот ли это самый, что на моих глазах свалился со второго этажа? Во всяком случае, он уже вполне оправился.

— Надо атаковать их сегодня ночью, когда заснут, — предложил он.

— А я думаю, до Пасхи ничего предпринимать нельзя, — возразил другой. — Иначе они обвинят нас по телевидению, что мы не соблюдаем пасхальное перемирие.

— Маловато нас было, — подал голос третий, все еще державший лом в руках. — Почему Арсениос не явился? Он к таким делам привычен, раньше в полиции служил.

Заметив меня, он тотчас же спрятал свою железяку за рясой. Я поспешно обогнул этот военный совет, толкнул первую же попавшуюся дверь и оказался в коридоре. Откуда-то послышалось, как спустили воду в уборной. По звуку я догадался, что бачок старой модели, чугунный. Появился человек, пузатый, как Копидакис, но не такой высокий. Он шел мелкими шажками, шаркая подошвами по плитам пола.

— Ты журналист?

Выражение на его лице осталось враждебным, даже когда я ему сказал, что нет.

— И чего тебе надо?

Я проследовал за ним в кабинет. Стену за его спиной украшала карта Византии. Империя оказалась не столь велика, как я думал, ее граница, оранжевого цвета, окружала лишь современную Турцию и Балканский полуостров.

— Я прошу вас помочь мне разыскать Димитриса Николаидиса, который приехал сюда в 1954 году, — сказал я, выговаривая слова так же медленно и четко, как Навсикая. — Сейчас ему девяносто два года.

— У нас много стариков старше девяноста лет, — заметил он сухо.

— Он родом с Тиноса. Обожал петь, когда был молодым.

— Все молодые обожают петь… Знаешь, хотя бы, какой монастырь принял его первым?

Я признался в своем неведении.

— Как же, по-твоему, я его тогда найду? Каждый монастырь ведет свои собственные записи. Не потребуешь же ты, чтобы я просмотрел все списки всех монастырей? Вполне возможно, впрочем, что он записался под вымышленным именем или его имя вообще нигде не значится. Точное количество обитателей Святой Горы нам неизвестно, мы полагаем, что их тысяча шестьсот, но их, возможно, больше. Кто-то может приехать туристом, встретить одинокого старца, который согласится его приютить, и остаться на годы, так что никто ничего не узнает.

Из вестибюля послышался смех.

— Минутку, — сказал он и вышел из комнаты со всей поспешностью, на которую был способен.

Я воспользовался его отсутствием, чтобы рассмотреть фотографию на его письменном столе: это был портрет патриарха Варфоломея с дарственной надписью. За подписью шла фраза: «Ваш ревностный ходатай пред Богом».

— В общем, затеряться на Афоне легко, — подытожил я, как хороший ученик, когда представитель Священного Собора вернулся на свое место.

— Очень легко. Когда распался Советский Союз, многие приспешники прежнего режима с сомнительным прошлым укрылись здесь, по фальшивым документам, естественно. А знаешь, что смешнее всего?

Он сделал паузу, а потом сообщил мне:

— Став монахами, они вернулись в свою страну и занимают теперь важные посты в русской Церкви!

— А из бывшей Югославии к вам такие не приезжали?

— Сегодня здесь укрыться намного сложнее, чем пятнадцать лет назад, — ответил он осмотрительно.

Беседуя с ним, я все искал средство побольше заинтересовать его историей Димитриса Николаидиса.

— У монаха, о котором я вам говорю, есть сестра восьмидесяти девяти лет. У нее много денег.

Я тоже сделал паузу, потом уточнил:

— У нее нет ни детей, ни племянников. Ей половина Тиноса принадлежит!

— Прекрасный остров Тинос, — вздохнул он. — Но там ведь ужасные ветры?

Он взялся сделать все, что в его власти, чтобы отыскать следы Димитриса. Я не забыл спросить его о коллекции древностей, упомянутой в статье Базиля Прео. Он мне сказал, что она принадлежит школе.

— Ты не знал, что у нас есть собственное учебное заведение?

Я не сразу отправился в эту школу. Сначала завернул в центр, чтобы предупредить в таксомоторной конторе, что мне понадобится машина в конце дня. Мне повезло: я нашел там Онуфриоса, вернувшегося из поездки. Он был занят скручиванием сигареты, что показалось мне странным, поскольку я еще никогда не видел, чтобы монах курил.

— Ты куришь?

— Перед иконами — никогда!

Он произнес эту фразу, которая могла бы сойти за шутку, с самым серьезным видом. Поскольку других заявок у него не было, он предложил меня проводить.

— Мне только на пользу размяться немного.

Свернув свою сигарету, он сунул ее в карман рясы, и мы пустились в путь. Если бы не он, я бы эту экспозицию не увидел. Школа была закрыта, наверное, из-за Страстной недели. Расположена она в зданиях упраздненной обители, которые примыкают к гигантской церкви, посвященной святому Андрею. По словам Онуфриоса, это самая большая церковь на Балканах.

— Монастырь когда-то принадлежал русским, но мы их прогнали. Хватит с них и Святого Пантелеймона. Будь у них две обители, они бы имели право на два голоса в совете.

— Вы ведь и грузин прогнали из Иверского?

— Не знаю, прогнали или нет, но грузин тут больше не осталось.

— Похоже, вы никого не любите, — заметил я ему. — Не любите русских, не любите евреев, не любите католиков, не любите философов, не любите женщин… Кого же вы тогда любите, можешь мне сказать?

— Бога! — сказал он, хитро сощурившись.

Нам пришлось стучать в ворота камнем, чтобы привлечь внимание сторожа. Онуфриос в конце концов убедил его впустить нас в библиотеку, где собраны экспонаты.

По правде говоря, коллекция насчитывает всего лишь несколько разбитых амфор и масляных светильников. Эти вещи ученики школы подобрали на каком-то пляже под присмотром своих учителей. Самая значительная находка — половина женской головы, безо лба и глаз. Я сделал несколько снимков, и мы ушли.

— Что это за школа?