Самое время для новой жизни - Джонатан Троппер Страница 47

– Одного понять не могу, – сказал Чак. – В восьмидесятые Том Селлек считался писаным красавцем, “Магнум” был популярнейшим фильмом. Ну почему же здесь ни одной симпатичной актрисы? С кем бы Магнум ни крутил, все страшилы.

– Просто стандарты красоты изменились, – я под сел к нему на диван.

– Чушь. “Ангелы Чарли” вышли раньше “Магнума”, и там все красотки. А этот фильм просто деморализует. Если даже симпатяга на “феррари” не может себе никого найти, на что же всем остальным-то надеяться?

При просмотре фильмов Чак всегда руководствовался сократическим методом. Не делая бессмысленных комментариев, он, кажется, не мог получить настоящего удовольствия. Почему оркестр в комедийном шоу всегда играет как-то неправдоподобно? Предполагается, значит, что мы поверим, будто копы в “Джамп-стрит, 21” действительно способны сойти за старшеклассников? А хотелось бы тебе посмотреть на Алекса и Мэллори из “Семейных уз” в постели? И как, интересно, Малдер и Скалли отчитываются о командировочных расходах? Поначалу это раздражало, но потом я научился отключаться.

Девчонки поели, пришли к нам в гостиную.

– Нам нужно разделиться и искать снова, – сказала Элисон.

Чак выключил телевизор, посмотрел на меня выжидательно. Можно подумать, я обязан был начать неприятный разговор. А мне вовсе не хотелось. Элисон выглядела совершенно измотанной и не была настроена беседовать. Лучше провести еще несколько часов в бесплодных поисках, а потом уже сцепиться, обсуждая последствия исчезновения Джека. По крайней мере у каждого будет время обдумать создавшееся положение и нашу роль в нем. Все это я попытался сообщить Чаку глазами, но убеждающей силы взгляда мне показалось недостаточно, я подал знак рукой и слегка качнул головой, что не ускользнуло от Элисон.

– В чем дело? – она смотрела на меня.

– Ни в чем, – я нахмурился. – Просто… нет, ничего.

– В чем дело? – повторила Элисон нетерпеливо.

– Да ни в чем, – я поднялся с дивана, чтобы избежать рассерженного взгляда Чака. – Поищем еще. А позже поговорим. – Я взял у Элисон ключи от машины. – Вы с Линдси остаетесь здесь на случай, если Джек позвонит. Мы с Чаком разделимся и будем искать.

Чак вышел за мной на крыльцо, раздраженно мотая головой. Лило по-прежнему, вдалеке время от времени слышались раскаты грома.

– Ну и что это, черт возьми, было? Мы же собирались поговорить.

– А кто тебе мешал?

– Ты же знаешь, Бен, заговори я, она сразу взбесилась бы.

– Подождем еще немного, – я посмотрел на часы. – Вернемся к трем, дадим Элисон время все обдумать.

– Откладываешь неизбежное, – Чак хмуро выудил ключи от автомобиля из кармана джинсов.

– Мое любимое занятие, – я нажал кнопку сигнализации на брелке. BMW пискнул дважды, сверкнул фарами. – Возможно, в этом мне нет равных.

– Увидимся в три, – мрачно сказал Чак, и мы вышли под дождь.

– Эй, думай о хорошем. Кто знает, может, мы его найдем. Или он сам вернется.

– Ага, – буркнул Чак, натягивая капюшон аляски и спускаясь с крыльца. – Так оно и будет.

Чак сел в “таурус” и отправился на север по 57-й трассе. Я на BMW поехал на юг, оставив Кармелину позади. Элисон уже ездила этой дорогой, но где еще искать, я не знал. Вдруг Джек ловит попутку на какой-нибудь обочине, и я увижу его? Дождь – композитор-дилетант – выстукивал по крыше минорную мелодию, которая прекрасно гармонировала с Counting Crows, звучавшими в магнитоле. По ветровому стеклу расплывались мутные водяные кляксы, преломляя свет фар встречных автомобилей. Не самый лучший день для прогулки. Джек ушел в чем был. Осмотр комнаты, произведенный Элисон, показал, что захватил он только свой кошелек, не озаботившись ботинками и даже рубашкой, если уж на то пошло, и никакой одежды, опять же со слов Элисон, из дома не пропало. Насколько мы могли судить, Джек шатался под дождем в одних медицинских брюках, тех самых, в которых спал. Я все-таки был почти уверен: далеко он не ушел. Уехать Джек мог только на попутке, а какому водителю захочется подбирать полуголого, промокшего насквозь незнакомца?

Плотные серо-черные тучи, застилавшие небо, озарила вспышка, слева в отдалении, над поросшей лесом вершиной горы, я увидел и саму молнию. Гроза набирала обороты. За новой излучиной шоссе образовался затор из четырех автомобилей. Ехать дальше было невозможно – упавшее дерево перегородило дорогу.

– Где же ты, Джек? – спросил я вслух, развернулся и направился обратно к дому.

Олень вырос передо мной с шокирующей внезапностью. Не выбрел случайно на дорогу из лесу, а прямо-таки материализовался на разделительной полосе. Тщетно я бил ногой по намокшим тормозам, тошнотворный хрусткий удар – я скорее почувствовал его, чем услышал – мгновенно исторг кроткую, крепкую жизнь из слившегося с автомобилем животного. Руки вцепились в руль, я проорал исступленное “нет!”, педаль тормоза яростно завибрировала под ногой, колеса завизжали пронзительно, скользя по воде, будто закричал безгласный уже олень, мы накренились над грязной канавой, отделявшей дорогу от леса. Сила инерции закинула зверя на капот BMW, притиснула мокрой спиной к ветровому стеклу – теперь я видел только безукоризненный зигзагообразный узор на его песчаного цвета шкуре, – а потом мы ударились о стенку канавы, и подушка безопасности выстрелила мне в лицо.

Первое, что я понял, когда чувства постепенно стали возвращаться ко мне из полубессознательного тумана, – безразличные к аварии Counting Crows все еще поют. Но музыка распалась. Где-то слева методично бренчала акустическая гитара, звук рояля плыл над головой, барабаны били справа, а бесплотный плаксивый голос Адама Дьюрица шел откуда-то сзади. Басы, кажется, раздавались из моего нутра. Слышимая с такой чрезвычайной отчетливостью музыка превратилась в бессвязные звуки, не имевшие никакого смысла. От столкновения с подушкой безопасности лицо мое онемело, но я уже ощущал на щеках горячее покалывание, поступательно нараставшее с каждой секундой.

Постепенно, будто кто-то поворачивал тумблер громкости, стук капель по крыше автомобиля становился все громче, выводя меня обратно в реальность. Я нащупал дверцу, распахнул ее, ощутил брызги дождя на лице. Сначала не смог подняться с сиденья и пережил несколько по-настоящему жутких мгновений, но потом понял, что перетянут ремнем безопасности, снял его и вылез. Обогнул автомобиль на ватных ногах, изучил смятую решетку радиатора и искореженную зеленую железку – некогда капот BMW. В полуметре искалеченной грудой, в которой различались только ноги, лежал олень. Приближаясь к оленю, я пробормотал бессмысленное:

– Где ты, Джек?

Ботинки вязли в грязи. Шея оленя была свернута, уши все еще стояли торчком, морда в крапинку уставилась в небо. Удивительно, крови вытекло совсем немного, но исковерканное тело зверя, как и распавшаяся музыка, лишилось всякого смысла. Пока я стоял над мертвым животным, несколько капель крови выступило на его длинной шее. Их тут же смыло потоком дождя. Еще несколько капель появилось, исчезло, и тут я понял: кровь моя, не оленя. Поднес руку к носу, отнял. Ладонь была в крови. Внезапно тело оленя задрожало, я подумал с ужасом, что он еще жив, но, как и с кровью, впечатление обмануло меня. Дрожал не олень, а я. Ноги подкосились, я тяжело осел в лужу. И ощутил огромную, глубинную печаль, казалось, копившуюся внутри годами, словно воздух, который постоянно вдыхаешь, но никогда не выдыхаешь. А дождь все поливал меня, холодные иглы впивались в каждый сантиметр плоти, и я чувствовал, что растворяюсь.