Лечение электричеством - Вадим Месяц Страница 47

Миллениум в ресторане Шендеровичей состоял из шести придвинутых друг к другу столиков, немного отличающихся высотой, отчего поставленная на стык бутылка красного вина, не удержав равновесия, поскользнулась на скатерть. Струя кровавой жидкости опрокинулась между вазой с цветами и женским оголенным локтем в молочно-рыжих веснушках; торопливо просочилась по хрустящей, слегка измятой ткани и остановила свое продвижение длинноруким островом, заканчивающимся у хрустальной плошки с салатом оливье, наперстка с мексиканским соусом и двух алюминиевых вилок, сцепившихся друг с другом в единоборстве.

— Не замечаем! Не замечаем! — забасил Алекс. — У нас новый век! Пьем за таксистов! За тебя, Сережка. Поцелуй Веру, она в другую сторону загляделась. Ха-ха-ха. За нашу комюнити!

Клавишник произвольно прошелся пальцами по электрооргану. Ведущий — высокий голубоглазый блондин в черном эстрадном костюме и черной рубахе с развернутым в стороны воротом — подошел к микрофону и, сбавив гул усилителей, заговорил:

— Не замечаем! Не замечаем! Это на счастье! Вино — Господня кровь! Правильно? Мы не из таких! Правильно? Класс! Супер!

Зал начал стихать в шахматном порядке, пытаясь понять своим многоголовым и разночинным мозгом шутку тостующего. Тот, не обращая внимания на публику, продолжил:

— Мы уже два часа находимся в новом тысячелетии! Нам кажется, что ничего не изменилось. Но на самом деле это не так. Правильно? Танцуют все. Дамы приглашают кавалеров.

Клавишник переключился на тромбон и сделал меланхолическое вступление. Ведущий запел, голос его оказался глубоким и бархатным.

Summer time. And the living is easy.

Fish are jumping… And the cotton is high.

Your dad is reach. And your Mа is good looking…

So, hush my little baby do-o-on't you cry…

За его спиной располагался большой желтоватый экран, по которому действительно плавали рыбы и осьминоги, как в местном городском аквариуме. Небольшой зал, обклеенный обоями, похожими на татарский ковер, был тускло освещен: эта тусклость не создавала расслабленности и уюта, на которую была рассчитана. Поражал своей задумкой потолок: куполообразный, он был выполнен в виде фресок, где среди ликов ангелов встречались лица семьи Шендеровичей: отец, мать, молодая дочь, несколько овалов пустовали в ожидании внуков.

Здесь гуляла еще одна компания: глухонемых черно-белых негров. Небольшая, человек пятнадцать. Казалось, что они празднуют свадьбу, одна из женщин была в свадебном платье, — они тоже веселились и шутили, щебеча друг перед другом своими пальчиками, иногда поднимались потанцевать. С первой секунды, как Лизонька попала в это заведение, ее внимание переключилось на людей за соседними столиками, она глядела на них, не отрывая глаз, пытаясь понять, о чем они разговаривают. Грабор несколько раз больно поворачивал ее голову в сторону тарелки, Толстая отмахивалась.

— Я добивался, повторяю, я добивался, чтобы тамадою был Алехин. Он работает у нас уже третий раз. Замечательно. Поразительная пластичность. Чувствует ситуацию. Все-таки такой день. Послушайте, какой голос. Вы откуда?

Грабор протянул руку соседу, небольшому человеку с непритворными немолодыми глазами, представился, представил Лизоньку.

— Молодожены? Из Нью-Йорка. За вас! За ваш город!

— Синие бушлатики, челочки, сапоги. Все как в Париже! Глобализация!

— Маленький синий бушлатик! Падал с опущенных плеч! Девочки!

По полу балетно скользили официанты, туго застегнутые белые рубахи сдавливали их шеи и этим увеличивали округлость лиц. Лизонька наконец отвлеклась от глухонемого миллениума и заговорила с женщиной, сидящей рядом.

— У вас здесь большая компания, целое сообщество. Хотя я не очень люблю Сан-Диего. Здесь очень томно.

Женщина соглашалась, разливала из графина водку, насколько позволяла длина ее руки; Фима отказывалась за себя и за мужа; Оласкорунские хохотали вместе с какой-то девочкой-полуподростком в чудовищно короткой юбке. Адам уже несколько раз танцевал с нею, Эву пригласил Шендерович, хозяин ресторана, обе пары хорошо смотрелись в движении. Стасик бродил по залу, протискиваясь иногда к столу к знакомым взрослым.

— Да, у нас общество, — подтвердила соседка напротив. — Женщина в обществе меняется. Вот видите: левее… левее… Вчера были волосы по локоть, а сегодня — каре. Вот вам и Миллениум.

— Это не ее волосы, я ей сама красила, — прошелестел душистый голос где-то за их спинами. — Вы закусывайте, закусывайте.