Дорога в снегопад - Антон Уткин Страница 47

Долина сужалась, они двигались, но горы-великаны, несмотря на их движение, все время оставались на одной параллели. Йылдыз знаками показал, что вот-вот должен выпасть снег, и возникал риск быть отрезанными от мира живущих, но сам он, верный принятым на себя обязательствам, просто счел своим долгом поставить об этом в известность своих подопечных. Впрочем, Алексею это было понятно и без напоминаний. Нога, пораненная в университетском интернет-кафе, от нагрузок стала болеть, и каждый шаг давался Алексею все более мучительно. Еще через день его посетили сомнения. А на пастбище Торбулун, до которого они буквально доползли, всем троим стало ясно, что перевала Янбулак им не взять.

— Сколько там за рафтерами самолетов прилетело? — задумчиво спросила Кира.

— Два вроде, — буркнул Алексей.

— За нами прилетят четыре, — заверила Кира, — только телефон что-то не берет.

— Мы не рафтеры, — еще раз буркнул он. — Я — доктор биологии, а ты вообще неизвестно кто.

— Известно, — со смешком возразила Кира. — Я блудница.

— Не оскорбляй наше высокогорное чувство, — так же со смешком попросил он.

— Ладно, — согласилась Кира. — Просто неверная жена.

— Ну, это еще куда ни шло, — согласился он. Он хотел сказать еще что-то, но она угадала это намерение и молниеносно быстро, как ящерица, замкнула его губы своим прохладным пальцем.

— Баранкин, — прошептала она, — будь человеком.

* * *

Эта ночь почти ничем не отличалась от предыдущих — ну разве что было еще на несколько градусов ниже нуля. Йылдыз по своему обыкновению спал, не ведая никаких тревог, Кира стонала от холода, ветер рвал палатку, а Алексей меланхолично, как четки, перебирал в уме какие-то отрезки времени, может быть, то были минуты. Алексей успокаивал себя тем, что как председатель совета отряда несет ответственность за Киру, что великий Свен Гедин сто лет назад тоже потерпел неудачу в этом самом месте, а Кира утешалась яркими представлениями о благах цивилизации, которых она сподобится вкусить уже через трое суток…

— Нога болит? — спросила она.

— Да, — нехотя признался он.

— Может, вернемся?

— Да нет, просто свернем, покороче выйдем. — Он хотел достать карту, чтобы показать ей резервный план, но бросил это дело и сказал вместо этого: — Выходи за меня.

Кира молчала.

— Я устал один.

Она, забыв про холод, приподнялась на локте, посмотрела на него.

— Ты делаешь мне предложение на высоте пяти тысяч метров?

— Сделал бы и на семи, — сказал он, имея в виду Музтаг, невольного и неприступного свидетеля их разговора, — да боюсь, туда нам не забраться.

— Ну, ничего, — рассмеялась она, — есть еще самолет. Он поднимается на еще большую высоту. Если выберемся отсюда, там ты повторишь.

И резко, внезапно, буквально за то время, пока были произнесены все эти немногие слова, холод исчез, стих ветер, и зазвенела теплеющая тишина. Они выбрались из палатки. Серый треугольник Музтаг-аты приблизился вплотную и казался небольшим остроконечным холмом, куда можно было забежать запросто и шутя вместо зарядки. Звезды начинались от самой земли, словно бы рождаемые ею, будто они таились в кустиках саксаула и только ждали темноты, чтобы устремиться кверху и смешаться со своими небесными товарками. Алексей с Кирой вытащили коврики и улеглись в звезды.

Слов не было. И зрения, казалось, тоже не было, ибо глаза сами были здесь звездами и участвовали в этом ночном сиянии. Он повел рукой и нащупал ее руку в перчатке из верблюжьей шерсти, осторожно стащил ее и взял ее пальцы в свои. Выше этого для них уже словно бы ничего не было да и не могло быть. Исчезнувший ветер дал им около часа, и все это время они молчали, осязая величие мироздания, задыхаясь от любви. «Слишком много счастья, — с тревогой, с тоской думал он. — Так много его не бывает, так не должно быть». И она, как оказалось, думала о том же.

— Вот если бы сейчас, — тихо сказала она, — в такую минуту…

— Да, — сказал Алексей.

Оба они уже знали слово, которое имелось в виду.

* * *

Утром Йылдыз все так же непробудно спал в своей палатке. Когда Алексей указал ему в сторону Кебен-су, то есть в сторону сокращения маршрута, он не выказал ни радости, ни сожаления. И Кира, и Алексей чувствовали, что главное было сделано. Они не спеша возились с горелкой, не спеша пили чай и сушили палатку, а Йылдыз с невозмутимым коричневым лицом, неподвижно обращенным в одну сторону, просто жил, и некому здесь было поверить ему своих мыслей.

К трем дня они вышли к стойбищу и тут же были окружены толпой его жизнерадостных соплеменников, глазевших на них с туземным любопытством. Киргизы мгновенно приторочили рюкзаки к своим мотобайкам, получили оговоренную мзду и укатили в сторону Ташкургана. На таких же полумопедах увезли и их самих. И когда на перевале, ведущем к озеру Кара-Коль, Алексей бросил последний взгляд на долину, какой-то новый всадник все так же неосязаемо двигался между памирскими исполинами, укутанными в снежные чалмы. Вот это, подумал он, и запомнится до самой смерти: вязкая податливость Азии и этот вечный всадник, который бесконечно долго едет по горной долине длиною в жизнь…

* * *

Они сидели на пластмассовых стульях самой крайней в Ташкургане китайской харчевни, пили зеленый чай и смотрели на Каракорум. В эти минуты это и был для них край света. Прямо перед ними китайские новобранцы укладывали пустыню брусчаткой, делая из нее бульвар. За их работой важно надзирал молоденький офицер в новеньком, колом стоящем камуфляже. Алексей вспомнил свою армейскую юность и пустые баннеры вдоль московских дорог.

— На этом месте могла быть наша реклама, — сказал он. — Точнее, моя.

Кира улыбнулась ему, хотя и не сразу поняла, что он имел в виду. Густой розовый закат медленно сползал с хребтов, как будто кто-то бережно стаскивал покрывало с некоего чудесного изваяния, которым оно до той поры было прикрыто, и светоносным был здесь не скрытый объект, а само покрывало. Казалось, то была стена, отделившая разумный, устроенный, упорядоченный мир от царства хаоса и тьмы, льдистых лунных пространств. Цивилизация кончалась там, где высились стопки бордюрного камня, а дальше до самого хребта тянулась голая рыжая пустыня.

Длинноухий серенький ослик, ныряя при каждом шаге большой головой, протащил мимо тележку, наполненную раздутыми оранжевыми и зелеными тыквами.

— Смотри ты, — сказала вдруг Кира, — мы ведь в школе учили, что самые высокие вершины на Памире — это пик Победы и пик Коммунизма. Оказывается, нет.

— Ну да, — улыбнулся Алексей. — Это же были наши, ну, условно наши — таджикские вершины. А это как бы чужие. Поэтому на них старались не обращать внимания.

Напротив харчевни была гостиница, невысокая, только что построенная; то и дело возле нее останавливались легковые машины, и оттуда, оживленно беседуя между собой, вываливались бодрые китайские командировочные. Их деловые костюмы, еще больше чем само это бетонно-стеклянное здание, не вязались с видом азиатской трущобы, на глазах обретающей какую-то осмысленную жизнь.