Про баб - Михаил Барановский Страница 47

– Он не дворняга. Он – драматург. Ты просто не представляешь, насколько он талантлив. Я плакала и смеялась, когда читала его пьесу.

– «Жизнь – говно»?

– Да. Надо будет позвонить маме, я сейчас только вспомнила, у нее в свое время был в Москве один знакомый режиссер, – спохватывается Анна. – Если мне удастся с ним связаться и ему понравится пьеса, а она не может не понравиться, то по ней можно будет снять замечательное кино!

– Ты с ним уже спала? – ставит вопрос Нина со свойственной ей прямотой.

– Нет.

– Ты меня извини, я все понимаю. У тебя давно не было секса, хотя кто тебе, собственно, виноват? Ты крутишь носом: этот дурак, тот жмот, этот лысый, тот старый. И вот нашла себе подходящий вариант – нищий, пьющий, последний в этом городе еврей. Отлично. Поздравляю!

* * *

Каждое утро Илья терзается одним и тем же внутренним противоречием. С одной стороны, ему хочется как можно дольше поваляться в постели, с другой – его мучает совесть за бесцельно прожитое время. В этом состоянии борьбы противоположностей, мучаясь и страдая, он может пребывать часами.

– Илюша, ты уже проснулся? – доносится из кухни.

– Да, – зевает и потягивается Илья. – Я бы поспал еще, если бы ты так не грохотала посудой.

– Если бы я не грохотала посудой, ты бы не ел таких замечательных гренок, а проснулся натощак.

– Ма, принеси мне кофе, пожалуйста.

– В постель? – предупредительно вопрошает Рахиль Иосифовна.

– Да.

– Так я тебе и гренок принесу.

– Хорошо.

– Что у вас с документами? Как это будет по-немецки – «аусвайс». – Рахиль Иосифовна входит в комнату с подносом.

– Я еще знаю «хэнд эхох», – блещет познаниями Илья. – Сегодня идем в ЗАГС ставить апостиль на твое свидетельство о рождении.

– Что за апостиль? – почему-то настораживается Рахиль Иосифовна.

– Легализация повторно выданных документов, – объясняет Илья. – Надо доказать твое еврейское происхождение.

– Господи! Что тут доказывать? Так придумали немцы? Они могли бы просто измерить мой нос. У них же богатый опыт распознавать евреев.

– Раньше это нужно было им, теперь нам, – резонно замечает Илья, попивая кофе.

– Дожили. Нам действительно это нужно? Пусть. Илюша, вчера у Зайцевых на даче, я ездила туда отмечать День Победы…

– Я знаю.

– Что ты знаешь? – снова настораживается Рахиль Иосифовна.

– Что ты туда ездила.

– В общем, Владимир Иванович сделал мне предложение, – выдавливает Рахиль Иосифовна.

– Да? Какое?

– Что значит «какое»?

– Ты не договорила. Ты сказала, что Владимир Иванович сделал тебе предложение, а какое – не сказала. Сколько сахара ты положила в кофе?

– Он хочет, чтобы я вышла за него замуж.

Илья опрокидывает поднос: кофе проливается в постель, а гренки падают на пол.

– Не понял.

– Ты что, турок? – злится Рахиль Иосифовна. – Что тут непонятного?

– Так… Если… Вот… – мямлит Илья. – Он же русский!

– Какая разница. Детей у нас не будет… Он импотент.

– Мама, что ты говоришь? Ты в своем уме? – выходит из себя Илья.

– Я имею право на личную жизнь?

– При чем тут личная жизнь, если он импотент? Нет, я не это хотел сказать. У тебя, наверное, авитаминоз. Он же старше тебя бог знает на сколько!

– В нашем возрасте это большого значения не играет. Я, в конце концов, тоже не девочка.

– Действительно! Зачем тебе это надо?

– Разве я сказала, что мне это надо?

– Я что-то не понимаю, а кому это надо? Может, мне?

– А каково тебе – без отца…

– Ну, спасибо!

– Пожалуйста.

– Прости, я что-то не понял. Мы же уезжаем в Германию. Мы же оформляем документы. Ты что, хочешь взять его с собой?

– «Взять его с собой»? Он что, вещь или собачка?

– Ты не поедешь с нами в Германию?

– Илюша, я еще ничего не решила.

– А когда ты что-то решишь?

– Не знаю.

– Отлично. Ты будешь в фате?

* * *

Анна и Илья сидят в коридоре ЗАГСа в ожидании своей очереди.

В руках у Анны папка с документами, которые она внимательно просматривает:

– Поставим апостиль, еще останется заполнить вот эти анкеты…

На Илью обстановка казенных помещений действует угнетающе. Он тупо смотрит в документы, во всем полагаясь на Анну, и вникать ни во что не хочет.

– В каком-то из начальных классов, – говорит он, – мы заполняли первые в нашей жизни анкеты – естественно, с «пятым пунктом». К тому времени я уже знал свою национальность, а сосед мой по парте, Вася Дрожко, своей национальности не знал. Он у меня спрашивает: «Какая у меня национальность?» Я говорю: «Пиши – кугут». Он засомневался, посмотрел в мою анкету, прочитал «еврей». Поколебался немного и вывел в графе «национальность» – «кугут». Решил, кугут – лучше.

– Смешно, – абсолютно серьезно говорит Анна. – Потом все это надо будет перевести на немецкий…

– У меня мама замуж собралась.

– Да ты что? – Анна откладывает документы.

– Я сам чуть с кровати не упал, когда услышал.

– Он еврей?

– Ага. Владимир Иванович Евдокимов – стопроцентный еврей. Как я турок.

– Это что, фиктивный брак?

– Если бы!

* * *

Анна и Илья едут в машине.

– Я прочитала твою пьесу – говорит Анна, не отрываясь от дороги.

– И как тебе? – деланно безразлично спрашивает он, не поворачивая головы.

– Я согласна с твоей мамой.

– В смысле? – не изменяя ракурса, интересуется Илья.

– Я тоже считаю, что она гениальная, – в том же тоне отвечает Анна.

– Кто? Мама?

– Не валяй дурака – пьеса.

Возникает пауза. Первой не выдерживает Анна:

– Что ты молчишь?

– Я думаю.

– Над чем, если не секрет?

– Что тебя заставило это сказать, – мрачно произносит Илья.

– Я сказала то, что думаю.

– Ты сказала это из жалости.

– Из жалости такие вещи не говорят. К тому же, с какой стати мне тебя жалеть? Я ж тебе не мама. Я тебе фиктивная жена.

– Тебе правда понравилось? – с надеждой спрашивает Илья.