Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер Страница 47

– Вы правы! – искренне согласился Кеоки. – Мы и при ехали сюда, чтобы вырвать с корнем старое зло. Но только, боюсь, Келоло не позволит нам разрушить эту площадку.

– Почему же? – холодно спросил Эбнер.

– Потому что он собственноручно выстроил её.

– Зачем он это сделал? – не отступал священник.

– Моя семья издавна жила на большом острове, который назывался Гавайи. Мы правили там в течение многих поколений. Потом мой отец переехал сюда, на Мауи. Тогда он был од ним из самых преданных военачальников короля Камехамеха. Король отдал ему большую часть острова, и первое, что сделал мой отец, получив земли, так это выстроил ту самую площадку, которую вы только что видели. И он часто повторял, что именно на это место приходит к нему Пеле, богиня вулканов, чтобы предупредить об опасности.

– Платформу придется разрушить, а Пеле больше просто не существует.

– Вон то большое каменное здание, – перебил священника Кеоки, указывая на старое строение, возвышающееся на конце пирса, выходящего к морю, – и есть бывший дворец Камехамеха. Прямо за ним начинается королевское по летаро. А вон там, подальше, видите дорогу? В тех местах живут иностранные моряки. Скорее всего, ваш дом тоже будет выстроен там же.

– Скажи, а в деревне есть европейцы?

– Да. Изгои и пьяницы. И я беспокоюсь о них даже больше, чем об отцовской каменной площадке.

Эбнер сделал вид, что недослышал этого выпада, тем более, что сейчас ему представилась великолепная возможность насладиться прекрасной панорамой Лахайны. Сразу за столицей, постепенно поднимаясь склонами холмов и вновь опускаясь обворожительными долинами, а иногда вздымаясь до высочайших вершин, располагались знаменитые горы Мауи, величественные и неповторимые, тянущиеся до самого моря. Если не считать омерзительных холмов на Островах Огненной Земли, Эбнеру раньше никогда не приходилось видеть настоящие горы, и их плавный переход к морю делал этой пейзаж незабываемым. Священник воскликнул в восхищении:

– Вот что значит творение рук Божьих! И подниму я глаза свои на горы!

Эбнер так разволновался, что почувствовал необходимость сейчас же прочитать молитву, благодаря Господа за то, что он сумел создать такую красоту. Когда маленькая группа миссионеров впервые ступила на песок Лахайны, он объявил о собрании, руками разгладил свой фрак, снял касторовую шляпу и поднял голову к вершинам гор, говоря при этом:

– Ты провел нас через бури и непогоду, и теперь опустил ноги наши на земли язычников. Ты объявил нам, что такова воля Твоя: привести эти заблудшие души к Твоим житницам. Мы недостойны выполнить Твое задание, но будем постоянно молиться и просить Твоей помощи.

Затем миссионеры запели гимн, который с недавних пор стал как бы рассказом в стихах, повествующим об усилиях миссионеров во всем мире. Начинался он словами: "От гор ледяных, что в Гренландии…", но когда дело дошло до второго куплета, каждый из собравшихся пел так, словно строки были написаны специально для Гавайских островов:

Хоть остров Цейлон и прекрасен:

Живи, наслаждайся весь век,

И воздух здесь чист, но опасен

В местах этих лишь человек.

И даров Божьих нет в мире краше,

Нет счета чудеснейшим дням.

Но язычник по-прежнему страшен:

Он молится скалам и пням.

К сожалению, именно этот гимн был первым исполнен в Лахайне, и он ещё больше утвердил Эбнера в его заблуждениях. Он всегда будет считать Лахайну чудеснейшим местом с великолепной природой и чистым воздухом, но с опасными и страшными людьми. У него сложится свое мнение о гавайцах: для Эбнера они навсегда останутся слепыми язычниками. Теперь же, как только пение прекратилось, Эбнер в изумлении заметил, что и он, и его миссионеры окружены толпой совершенно нагих дикарей. Священники инстинктивно поддались чувству страха и на всякий случай сбились в кучку, чтобы защищаться, если вдруг островитяне вздумают напасть на них.

На самом же деле никому из миссионеров ещё не приходи лось встречаться с такой дружелюбной и гостеприимной группой туземцев, какими оказались эти гавайцы. Все они были чистенькие, ухоженные, не знавшие опасных тропических заболеваний. Всех их отличали совершенно здоровые зубы, приятные манеры и безумная, дикая жизнерадостность. Им уже удалось самостоятельно развить организованное общество, но для Эбнера они всё равно оставались злобными и слепыми к истине.

– Боже Всемогущий! – взмолился он. – Помоги нам донести свет до этих жестоких сердец. Дай нам силы победить и уничтожить каждого языческого идола на этой земле, где опасен лишь человек.

Однако Иеруша думала иначе. "Скоро эти люди смогут читать, рассуждала она. – Мы научим их шить одежду, чтобы они могли прятать свои тела от непогоды. Господи, дай нам силы, здесь так много работы!"

* * *

Молитвы вскоре были прерваны неожиданным шумом: десятеро мускулистых мужчин с шестами на плечах бегом тащили каноэ, которое никогда не касалось воды. Торжественно они опустили лодку к ногам Маламы, и она забралась в неё. Поскольку гавайцам было неведомо колесо, то и повозок, соответственно, они не имели, и средством наземного передвижения здесь служило каноэ с приделанными к нему шестами, которые клали себе на плечи специальные носильщики. Малама развернула свое новое платье и приказала слугам помочь ей одеться. Ткань заскользила по её груди, по животу и ногам, где сохранялось воспоминание о короле Камехамеха, а Алии Нуи гибкими, волнообразными движениями тела помогла красно-голубому шедевру облечь её фигуру, как должно.

– Макай! Макай! – завизжали женщины в толпе, высказывая тем свое восхищение Алии Нуи в её новом наряде.

– С сегодняшнего дня я буду всегда так одеваться! – торжественно заявила Малама. – Через один лунный месяц я напишу письмо в Гонолулу, потому что у меня очень хорошие учителя. – Нагнувшись, она дотронулась до Эбнера и Иеруши, показывая, таким образом, что они также должны войти в каноэ. – Этот мужчина – мой учитель религии, Макуа Хейл, – объявила Алии Нуи, только с учетом гавайского произношения его фамилия прозвучала "Хелли", как его и стали называть с тех пор. – А это моя учительница словесности, Хейл Вахине. А теперь мы должны построить моим учителям дом.

Носильщики подняли каноэ, поправили шесты на плечах, и во главе великой процессии, куда входили люди с жезлами, украшенными перьями, с барабанами, слуги и более пяти тысяч простых обнаженных гавайцев, чета Хейл начала свое первое чудесное путешествие по Лахайне. Кеоки трусцой бежал рядом с каноэ, переводя слова матери, рассказывавшей приезжим о красотах своего острова.

– Сейчас мы минуем королевское поле таро, – пояснял Кеоки. – Вот этот маленький ручей снабжает нас пресной водой. Место для поля было выбрано не случайно, ведь здесь растет так много замечательных деревьев. Именно здесь, говорит Малама, и будет выстроен дом для вас.

Носильщики останавливались по приказу Алии Нуи в тех местах, где должны были располагаться углы будущего здания, и каждый раз она бросала туда камень. Слуги тотчас же принялись возводить травяную хижину, но они не успели построить её до конца, поскольку Малама подала сигнал, и процессия направилась к её дворцу.