Серебряный меридиан - Флора Олломоуц Страница 46

— Энн! Давно ли ты в городе? — окликнул ее Уилл, вставая из-за стола перед таверной, где решил выпить пива после долгого рабочего дня.

Энн улыбнулась.

— Уилл! И ты здесь!

— Составишь мне компанию?

— С радостью.

Она села напротив. Он поставил перед ней кружку и налил из кувшина.

— Накупаешь подарки? — он кивнул на корзину.

— Да нет, обычное дело.

— Давно ты приехала?

— В субботу.

— А что к нам не заходишь?

— Загадала, сведет ли нас с тобой судьба!

Он смутился на мгновение, но тут же встрепенулся и заговорил по обыкновению быстро.

— Фортуна тебя не подвела. Вот мы и встретились. Какой же из этого вывод?

— Вывод такой — ты вырос, тебя и не узнать. Просто жених. Верно, и невеста у тебя уже есть?

— Нет. Я тоже гадал. По звездам. И все указывают на тебя, Энн. Все до единой.

Она рассмеялась.

— И давно тебе это выпало?

— В день Диктинны ^[69].

— Что это за Диктинна такая?

— Прозвание охотницы Дианы.

Она, улыбаясь, смотрела на него.

— У тебя теперь на все есть ответ, Уилл?

— А разве было иначе?

Она вновь усмехнулась.

— Пожалуй, не было. Тогда скажи, сколько тебе лет.

— Шестнадцать.

— Только что исполнилось?

— Два дня назад.

— А сколько мне лет, всезнайка?

— Для меня в тебе ровно столько лет, сколько я тебя знаю. А знаю я тебя лет… четырнадцать? И все эти годы ты снишься мне каждую ночь.

— Наглый лгунишка!

О, небеса! Она сказала это так, что он едва усидел на месте, будто его напоили не пивом, а любовным зельем.

— Может и так, — плохо слушающимся голосом сказал он. — Только, если и так, я, кажется, за свое вранье уже наказан.

— Как это?

— Если ты мне и не снилась прошлые четырнадцать лет, то теперь, кажется, будешь сниться до конца моих дней.

— Слушай, Уилл, помоги-ка мне с этой корзиной. Похоже, что пиво ударило тебе в голову или ты перегрелся.

— Вернее, и то и другое, — согласился он.

Они дошли до ее дома, и Уилл внес корзину на кухню. Он медлил. Он ждал, чтобы Энн задержала его. И она задержала. В доме был полумрак. Прохладно. Его колотил озноб от волнения, когда она окликнула его:

— Уилл!

И сама подошла к нему.

— У тебя действительно еще нет невесты?

— Нет.

— А целовал ты кого-нибудь?

— Н-н… д-да… то есть…

— Научись.

Одними поцелуями не обошлось. Энн поддалась соблазну. Не впервые. Шесть лет назад у нее был жених. Но с ним ей не суждено было услышать венчальные колокола. Все началось и закончилось лишь уговором — помолвкой, обетом друг другу, какой обыкновенно давали до венчания. Для многих этот обет был своего рода разрешением на начало супружеской жизни. Во многих браках дети рождались раньше положенных девяти месяцев после церковного обряда. Нареченный Энн, Джордж, был человеком смелым и с фантазией, а Энн — хорошей ученицей. Джордж исчез из города через два месяца после того, как состоялся их уговор. Энн осталась одна. Благодаря поддержке всех членов семьи и умению держать язык за зубами она довольно благополучно и без последствий пережила свой грех. Природа наградила ее живым характером и здоровым аппетитом. И голодать Энн уже не соглашалась. Не удивительно, что ее пробирало до дрожи при взгляде на сильные, будто свитые из лоз, руки Уилла, на его высокую шею, на изгиб ироничных мальчишеских губ. Он выглядел одновременно и старше своих шестнадцати лет и удивительно юным, и жарким, как пылающие угли. Она шагнула на эти угли, не думая о разнице в возрасте. Энн было тогда двадцать четыре года.

Она была словно создана для него. Ни одна ровесница, робкая, ни о чем не ведавшая девочка-подросток, не смогла бы высвободить и раскрепостить страсть, таившуюся в тонком и гибком теле Уилла. Лишь молодая отважная женщина могла совершить над ним так правильно, так смело и щедро этот неповторимый обряд.

Инициация чувственности и любви.

Она сделала его мужчиной ловко, игриво, дав ему испытать и тонкие штрихи легких, наивных, едва заметных милых ласк, и властную необратимую силу обладания. Она то ласкала его до полуобморока, то впивалась тонкими острыми пальцами ему под ребра, заставляя взвизгнуть от неожиданности, то обнимала со спины, обволакивая мягким шелковистым телом с такой нежностью, что он готов был тут же провалиться в сон, не помня где он и что он и что, собственно говоря, кроме этого, еще в жизни нужно. И он улыбался. Он запомнил, что улыбался. Он осознал тогда, что близость — источник и прибежище восторга, успокоения и свободы, — самой природой задумана так, чтобы вызывать улыбку, наполнять глаза светом. Любовь должна быть веселой, понял он. И еще он понял, что надежда на наслаждение почти так же приятна, как и само наслаждение.

Под впечатлениями этих новых событий и чувств, он написал стремительно, и не слишком заботясь о стиле, сонет, полный признательности Энн и недвусмысленного восхваления самого себя.