Помощник китайца. Я внук твой. Две повести - Илья Кочергин Страница 46

Муки наклоняется, протягивает руку, берёт у меня из уголка рта сигарету. Держит её сбоку, на отлёте, около своего плеча. Она чуть выгнулась. Смотрит в глаза сверху вниз.

— Меня зовут Муки. Я знаю, это нехорошее слово по-русски, да?

— Нет, Муки, это отличное имя.

Она улыбается.

Я сижу три дня на вилле и редактирую бабушкины воспоминания.

…отец у Ворошилова на подсобном хозяйстве устроился. В тридцать пятом, кажется, завербовался. Весной, наверное. Сперва ничего там не было, одна трава, ну а потом уже выстроили сарай какой-то, мастерскую ему. И вот он в этой мастерской работал. Жить где? В деревне Подушкино. Сняли каморочку, она вот такая вот, как раз поперёк кровать устанавливалась.

Потом нас поселили в сад, огромный сад. А в саду будка, будка такая просторная, квадратная, знаешь, вот такая квадратная, железом покрыта, но фанерная, ни потолка нет, ничего, а только крыша железом покрыта. Летом — жарища, днём — жарища, а как ночь, так б-б-б-б… Вообще-то очень хорошая была будка… дни очень хорошие были.

Ну, а потом нам уже дали комнату на коровнике. А этот коровник был построен ещё князем Вагавой. Потому что, вот где поселён был этот Ворошилов… где дача его была — это было поместье Вагавы. А до Вагавы — Нехлюдовское было поместье.

И в этом коровнике, значит, тут моя подружка и ещё Петровы жили, потом ещё кто-то… семей, наверное, восемь нас было. А наша комнатка — метров шестнадцать была.

Сначала жили вчетвером, потом Лёнька решил жениться. Женился. Жену привёл и стал поперёк комнаты спать, а мы — тут мать с отцом, а тут я. Вот такой проход был между нами. А никуда не денешься.

И ящики у нас, и шкафы были. Это, вот знаешь, ящик и дверка небольшая, это вот как раньше в банях были… И нравилось нам, и мы не ворчали, что плохо. Нет, всё было нормально. Что ж делать-то, такая уж жизнь была, мы не ворчали, и мы квартир не просили. Не то что вы.

Отец в мастерской столяром, а мы с матерью в деревне — жать, полоть. Осенью за каждый трудодень по триста грамм зерна. Зёрнами давали — рожью.

Вообще отношение хорошее было к нам. Вот, к примеру, Ворошилова взять… Бежит мимо на лыжах… Они на лыжах катались знаешь как! Обязательно поздоровается, спросит, как, что, чего. Ну, как можно обижаться? То, что у них там творилось, это нам уже неясно. А то, что по-общественному, — никто ничего не может сказать плохого. Скорее всего, вот знаешь, бабы — они хуже. Хозяйки, они более требовательные…

Так же и Сталин — свободный простой человек. Не знаю, это наше мнение. А то, что, я говорю, в политике, это — конечно…

Сталин — простой, свободный человек, как и мой дед. Я снова шарахаюсь от индийского святого и беру телефонную трубку на кухне.

— Да, Бенуа, я узнал тебя.

— Это приятно. Я хочу извиниться, что был занят, но были похороны мамы и другие дела. Я просто знаю, что трудно быть одному в чужой стране. Теперь я хотел бы тебя пригласить в редакцию моей газеты, и потом мы сможем погулять по городу.

— Прекрасно, я готов.

— Но я не хочу отрывать тебя от написания текстов. Только если ты действительно хочешь, тогда мы едем. Я могу быть в двенадцать у тебя.

В двенадцать Макс облаивает машину Бенуа, я выхожу с зонтиком, и мы едем в Брюссель.

— Так необычно, что у нас установились такие дружеские и откровенные отношения. Ты странный русский, если говорить честно.

— Почему странный? — я смотрю сквозь стекло на пряничные домики. Идёт дождь, и Бенуа включил дворники.

— Мы с тобой провели вместе уже три дня, но ты ничего не пытался мне продать. Ты рассказывал вместо этого интересную историю своей семьи, про смерть твоего отца, про своего деда и про замысел нового романа. Это так замечательно. Я привык, что если ты имеешь дело с русскими, то, в конце концов, ты покупаешь дешёвый товар, например, проигрыватель для машины. Ты думаешь, что заключил выгодную сделку, а через две недели это устройство ломается.

— Я не умею делать бизнес, Бенуа.

— А на что ты живёшь?

— Я сдаю квартиру в центре Москвы, которая осталась от деда. Этого хватает, чтобы заниматься литературой.

— Да, так странно, что ты можешь высказывать либеральные взгляды, живя на деньги от наследства коммунистического предка. Это забавно. Я сожалею, что не смог быть на твоём выступлении в Брюсселе, но я слушал твоё интервью для радио. Мы сейчас заедем в офис этого русского фестиваля, ты можешь подождать в машине или подняться со мной. Я на минуту. Просто они заказывали мне несколько портретов писателей. Ты пойдёшь?

— Да.

Бенуа некоторое время едет молча, потом начинает смеяться.

— Твой дедушка всё-таки очень хороший человек. Меценат. Ты понимаешь «меценат», в русском есть такое слово? Отлично. Этот дедушка помогает русскому писателю — он даёт ему деньги от квартиры, а также является отличным литературным персонажем. Он заботится о своём внуке.

Потом мы останавливаемся около Центрального вокзала и входим в уже знакомую мне галерею Равенштайн, поднимаемся на лифте. Нас встречает госпожа Анна Гейб.

— Добрый день, Илья. Я рада, что вы нашли время зайти к нам. С Мартиной вы уже знакомы. Так, кто ещё у нас есть, кого вы не знаете? — Она берёт меня под руку и ведёт по коридору. — В этой комнате у нас очень красивая девушка, для паблик релейшенз, она даже изучала русский язык.

Я заглядываю в комнату, Муки поднимает на меня глаза и улыбается.

— Мы тоже уже знакомы, Анна, спасибо.

— Нет, эти русские писатели, они всегда знакомы с самыми красивыми женщинами. Ладно, я вас оставляю, но заходите в мой кабинет, мы всегда сможем поболтать и попить чай с вами.

И вот Муки встаёт из-за стола и идёт ко мне. Бенуа, ты просто молодчина. Мужичара. Как ты знал, куда меня привезти?

— Привет. Я рада увидеть тебя.

— И я рад. Это Бенуа, он чудесный фотограф. Это Муки.

— Да, я видела ваше фото Ильи в газете. Кто-то повесил это фото на дверях нашего офиса и нарисовал сердечко на нём.

— Это был не я, ха-ха. Хотя я был бы не против. Я его почти что люблю. Он говорит странные вещи. Он действительно странный — совсем не русский. Вы можете пока поболтать, я подойду через пять минут.

И вот мы стояли — она прислонилась к косяку двери, обхватив локти ладонями, я перед ней — и улыбались. Мы говорили по-русски, и никто нас не понимал.

— Завтра и потом я буду работать в центре для информации, здесь внизу. Ты можешь прийти в любой день, можно вместе кушать, обедать.

К моей соседке, к Маргерит, приехал муж на денёк. Мы сели обедать втроём.

— Томас занимается фотографией, он хотел тоже посмотреть твои снимки из Сибири, я ему рассказывала о них. Не мог бы ты принести их снова?