Девочка и мальчик - Мортен Браск Страница 46

Я встаю. Свет поднимается над домами. На площади ни души. Капли росы блестят на скамейках и столах на уличной террасе ресторана. В воздухе чувствуется прохладная свежесть. Самое начало седьмого.

Кипячу воду для кофе. Пока она закипает, я, не садясь за стол, жую кусок хлеба с сыром. Прежде чем взяться драить пол в гостиной и спальне, я выпиваю две чашки кофе. Пятнышки на досках пола исчезают, растворяясь в мыльной воде.

Потом я иду в ванную и оттираю плитку на стенах и полу, кран и стойку душа, зеркала. Отмываю двери, дверные ручки, подоконники. Закончив с этим, спускаюсь вниз, прихватив ведро и тряпки, мыло, чайник с кипятком и чашку. Теперь в квартире не осталось ничего. Я выбрасываю эти последние вещи в контейнер с мусором.

Прибираясь, я весь взмок, снимаю с себя одежду и встаю под душ. Слежу, чтобы не набрызгать на только что вымытый пол. Закрыв воду, я понимаю, что мне нечем вытереться, вытираю воду руками и жду, пока тело само высохнет. Через несколько минут уже можно одеваться.

В квартире стоит запах нашатыря и мыла, запах пустоты и солнца, которое блестит на влажном еще полу. Я защелкиваю багажные сумки и надеваю куртку, хлопаю по карманам, проверяя, ничего ли я не забыл: паспорт, бумажник. Я вчера обналичил чек, выписанный антикварщиком, и почти все кроны поменял на евро. Я никому ничего не должен. С Николо я расплатился. Теперь у меня никаких расходов, никаких выплат в пенсионный фонд, никаких страховок, никакой абонентской платы за телефон. Предыдущая оплата истечет через три дня.

Последний раз обхожу квартиру, на всякий случай проверяю шкафчики на кухне, хотя знаю, что все оттуда достал. Оголенность стен. От прожитых нами здесь лет ничего не осталось, кроме едва заметных теней в тех местах, где стояла мебель. Несколько минут я стою и смотрю в сад. Какой вид. Буду ли я скучать по нему? По жизни в окрестных домах, за которой я наблюдал. По самому саду. По цветущей вишне. Я смотрю на нее еще один, последний, раз. Нет, я не буду скучать. Это просто вид за стеклом. Потрясающий вид. Ничего больше.

Улицы пусты. Кроме меня, никто не едет в это воскресное утро по Годтхобсвай, мимо домов и окон. За этими окнами спят люди, может, уже и не спят, может, слышат звук мотора, когда я проезжаю мимо. Я сворачиваю налево, проезжаю Озерный павильон и еду вдоль озер по направлению к Сортедам Доссеринг, там сворачиваю направо на аллею Дага Хаммаршельда, и вот я уже у кладбища. Ночью могилы закрыты для посещения, но в семь утра ворота открывают. Я въезжаю внутрь предельно медленно, стараясь не нарушать тишину. Оставляю мотоцикл около часовни.

Сняв с головы шлем, я начинаю различать пение птиц. Они сидят в кустах и кронах деревьев, скачут по траве, чирикают и пощелкивают. На кладбище полно птиц. Я слышу их щебет и хруст своих шагов по гравию. По воскресеньям тут нет садовников. Никого, кроме пожилой женщины, склонившейся над идеально гладким гранитным надгробием. Она раскапывает руками землю, возле нее в пакете принесенное ею растение.

Я иду по узкой тропинке к нашему месту. Трава подросла, могила и вправду уже напоминает крошечный сад, совсем как мы хотели. На надгробный камень и магнолию падают солнечные лучи. На могилу кто-то положил букет из белых и желтых цветов. И цвет, и сами цветы мне хорошо знакомы, именно такие любит Майя. Я представляю себе, как она кладет их на траву, ее ниспадающие волосы, чувствую, как во мне все переворачивается, из меня как будто откачали воздух. Майя. Я причинил тебе такую боль. Мы оба причинили боль друг другу.

У меня нет с собой цветов, но я приношу зеленую лейку и поливаю розы и траву. Несколько раз возвращаюсь к колонке наполнить лейку. Я поливаю даже землю рядом с могилой.

Закончив поливать, я сажусь на корточки, глажу рукой надгробную плиту. Разговариваю с ними шепотом. Я ничего не забыл из тех дней, когда они жили. Помню их личики, когда они замирали и прислушивались. Я помню все эти дни и часы.

Возвращаясь к мотоциклу, я чувствую боль в коленях.

48

Шоссе расстилается передо мной. Я поворачиваю ручку газа, мотоцикл отзывается толчком, набирая скорость. Я проезжаю мимо знаков, предупреждающих об ограничении скорости, еду все быстрее, быстрее, чем здесь разрешено, быстрее, чем я вообще когда-либо в жизни разгонялся на мотоцикле. Ветер плотно прижимает куртку к груди и вдавливает шлем в голову, покрышки и цепь почти поют, я наклоняюсь вперед, над бензобаком, асфальт подо мной мелькает, исчезая.

Я еду на юг через пригороды, которые принято считать частью Копенгагена, а не области, потом выезжаю за их пределы, ландшафт меняется, и начинаются поля. Через несколько часов я достигаю побережья и еду вдоль моря, поблескивающего в лучах едва вставшего над горизонтом утреннего солнца. Я не единственный еду в этом направлении. Не сбавляя скорости, я обгоняю других водителей по левой полосе и под рев мотора несусь вдоль берега к парому в Родбю.

Паром отходит через полчаса. Дожидаясь отплытия, я хожу на ветру по пристани взад и вперед, меряю ее шагами. Небо здесь как будто выше. Там, в этой вышине, куда не поднимаются даже птицы, перистые облака распростерли свои крылья.

Когда паром подходит к пристани, я уже завел мотоцикл. Паром открывает огромный зев, выпуская легковушки, грузовики и трейлеры. Когда все съехали на берег, загорается зеленый свет. С пристани на паром перекинуты металлические мостки, и, когда я съезжаю с них в полумрак автомобильной палубы, пол издает лязгающий звук. Мужчина в оранжевой жилетке жестикулирует, показывая мне, что я должен проехать в самый конец отсека. Гулкое бормотание моего двигателя отражается от металлических стен. Воздух в отсеке пропитался запахом машинного масла и горячего железа. Я заезжаю задним ходом в обозначенный краской сектор и слезаю с мотоцикла. К стене крепятся несколько ремней. Я пропускаю их через кольца в полу и натягиваю поверх сиденья и бензобака. Несколько раз дергаю за руль и за пассажирскую ручку на сиденье, убеждаясь в том, что мотоцикл не опрокинется во время перевозки.

Лестница на пассажирскую палубу узкая и крутая. Несмотря на полный штиль, она ходит взад-вперед подо мной. Хотя, может быть, мне это мерещится, просто организм запомнил, как я, было дело, поднимался по лестнице одного из паромов при сильной качке. Я иду в буфет, беру поднос, ставлю на него стакан, тарелку, чашку. Время завтрака, я останавливаю свой выбор на яйцах и ветчине, еще беру сыр, черный кофе и сок. Кассирша средних лет даже не поднимает на меня глаз, пока я расплачиваюсь.

Почти все столики свободны. Я сажусь у окна. На причале пусто. Все заехали на борт. Один из мужчин в оранжевых жилетах отдает швартовый.

Через пару столиков от меня сидит мужчина в комбинезоне. Другой в таком же точно комбинезоне приносит поднос, заставленный едой. На груди у него можно прочесть название строительной фирмы. Ставя поднос на столик, он умудряется опрокинуть стакан с соком, залив пол и комбинезон своего приятеля. Он извиняется.

– Ничего страшного, – говорит его коллега.

Берет салфетку и вытирает сок с комбинезона.