Океания. Остров бездельников - Уилл Рэндалл Страница 46

Должен сказать, что это народное средство совершило чудеса, и рана затянулась за одну ночь. Увы, все это произошло слишком поздно, и часть тканей уже успела разложиться, так что теперь мою ногу покрывают красные шрамы. Позднее Джефф вколол в меня еще дозу антибиотика, настолько сильного, что он мог бы и мертвеца поднять.

Затем появляется Имп, который, небрежно скользнув взглядом по моей ноге, робко интересуется, не смогу ли я сам организовать курятник, поскольку его жена велела ему отправляться на рыбалку.

Поэтому я вместе с Кисточкой и сопровождающей нас малышней отправляюсь в сторону огородов, чтобы подыскать подходящее место. Заглянув в свою записную книжку, по ходу уточняю, что Уоррен рекомендовал разместить курятник в прохладном и хорошо проветриваемом месте недалеко от воды. И мы выбираем участок, расположенный в тени кокосовых пальм. Он находится недалеко от деревни на небольшом мысе в излучине глубокого ручья, спускающегося с холма. Не проходит и часа, как мы расчищаем необходимое пространство.

Единственным и наиболее полезным орудием, которым владеет каждый островитянин, оказывается нож — плоское мачете длиной около трех футов. Это многофункциональное орудие, пользоваться которым дети начинают учиться с младенчества. Мальчишки и девчонки ростом не выше самого ножа таскали его повсюду, срубая на своем пути все, что попадется. Поэтому лет в десять-двенадцать могли свалить дерево толщиной в восемь дюймов тремя-четырьмя ударами. От точности этих ударов дух захватывало, ибо они безошибочно попадали в одно и то же место. Впрочем, это не означало, что применение мачете было абсолютно безопасным, о чем свидетельствовало отсутствие пальцев и красочные шрамы на телах некоторых островитян.

Эти ножи использовались не только для обрубания ветвей и повала деревьев, ими пололи огороды, выкапывали коренья, расщепляли скорлупу кокосовых орехов, вырезали весла и трости и, что немаловажно, рубили вездесущий, черный как смоль табак.

Нам оставалось лишь отмерить необходимые размеры и расставить по углам шесты.

Я безуспешно пытаюсь высвободить лезвие ножа, взятого у старшего брата Стэнли Варнавы, из ствола, где оно крепко застряло. При этом смущенно улыбаюсь, похлопываю по деревянной рукоятке ножа, чтобы Варнава знал, где его нож, и отправляюсь размерять шагами участок. С помощью мотка проволоки, случайно оказавшегося в моем рюкзаке, и пары полузабытых формул, которые вполне годятся для вычисления площади сферы, мы пытаемся разметить квадрат на плоскости. Однако нам это никак не удается. У нас получаются все виды параллелограммов, но только не прямоугольник, а учитывая довольно большую группу наблюдателей, у меня появляется чувство, что нас омывают волны нестерпимого жара.

И все же после того, как мы снова вытаскиваем все маркеры, я сажусь на корточки, прищуриваю глаз, высовываю язык и поднимаю вверх большой палец, — всё, к моему невероятному облегчению, встает на место.

Генри и его напарники, способные поспорить ростом с Гаргантюа, снова втыкают в землю шесты и закрепляют на них стропила. Женщины, болтая и пересмеиваясь, сшивают секции лиственного покрытия, которые по мере готовности передаются наверх. Дети разворачивают рулоны сетки, а Смол Том прибивает ее U-образными креплениями, которые были приобретены у Гарольда. Потом мы поднимаем и закрепляем на кровле панели. И тут нам доставляют деревянную дверь на петлях.

Это впечатляющая крепкая конструкция, и я с удовлетворенным видом отступаю назад, сложив руки на груди.

Однако времени на самодовольство у меня нет, поскольку надо готовиться к прибытию новых обитателей. После долгого периода ожидания время внезапно начинает бежать с невероятной скоростью. Впрочем, такие перемены меня уже не удивляют.

Толстые, оливкового цвета бамбуковые стволы расколоты надвое и наполнены водой. Земля подметена. Невинный установил расколотые половинки кокосовых орехов, наполненные кормом, на маленьких горках песка, так что они стали походить на разрезанные пополам мячи для регби. Итак, всё и вся готово. Почти.

На рассвете мы сели в каноэ и отправились к аэропорту. Многие хотели поприветствовать пришельцев, однако мест оказалось меньше, чем претендентов на них. Лута как глава селения выбирает себя, Маленького Джона и Маленького Джорджа, которые должны выполнять функции моих телохранителей, ну и меня — инициатора всего этого переполоха и человека, которому предстоит теперь возглавить комитет по встрече.

Со стороны Мунды в полосе рифа располагалась глубокая выемка, которой мы пользовались, когда требовалось сократить путь. Этот узкий фарватер, тянувшийся вдоль выступа ромбовидного острова, был настолько мелким, что лишь с помощью весел или длинного шеста удавалось протолкнуть каноэ между мертвых кораллов, в которых обитали лишь безопасные слизняки и личинки, похожие на склизкую, полуразложившуюся люфу. Небезынтересно, что, получив французское название êche de mer (морской огурец), они тут же резко поднялись в цене на рыбных рынках Востока.

Лута хорошо знал все особенности фарватера, что нам было на руку, так как в бурную погоду лодку могло выбросить на камни прибрежными волнами или вынести на гребень рифа. Однако в это утро подобных угроз нет — поверхность воды ровная как стекло, отлив настолько сильный, что, едва пересекая открытое пространство и достигая рифа, мы садимся на мель. Пытаясь продвинуть лодку вперед и снять ее таким образом с рифа, мы начинаем ерзать на своих сиденьях. Однако это ни к чему не приводит. И все вылезают из лодки, оказываясь по щиколотку в теплой, словно кипяченой воде. Я стаскиваю с себя кожаные туфли и тоже выбираюсь наружу, однако мои нежные ступни не приспособлены для перемещения по острым кораллам, к тому же я то и дело наступаю на этих отвратительных слизняков. Я охаю и ахаю при каждом шаге, и Лута предлагает мне — как руководителю операции — забраться обратно в каноэ. Что ж, вынужден стыдливо согласиться на его предложение. Хотя в один из моментов моим спутникам приходится поднять каноэ со всем его содержимым и пронести его несколько шагов на собственных плечах.

Наконец мы пересекаем пролив и прибываем на взлетную полосу. Устраиваемся в тени навеса и начинаем предаваться любимому времяпрепровождению местного населения — болтовне и ожиданию. Не проходит и нескольких минут, как до нас доносится гул самолета. Мы вскакиваем, когда он проскальзывает мимо слева направо, на мгновенье исчезает за деревьями и, развернувшись, вновь подкатывает к нам. Пропеллеры останавливаются, и выскочивший из кабины пилот открывает дверцу для пассажиров. Затем он обходит самолет сзади, поворачивает треугольную ручку багажного отделения и поднимает дверцу. Я не могу поверить в то, что там находятся цыплята, и мы все замираем от ужаса.

По выгруженному контейнеру, испуганно пища, мечутся несколько десятков маленьких желтых очаровательных шариков. А посередине восседает пойманный на месте преступления черный кот с прилипшими к пасти желтыми перышками.

Выясняется, что эксцентричному немцу Георгу, который жил в обществе транзисторов на Ирири, надоело еженощно слушать кошачьи концерты, когда он ждал передачу «В обеденный час» на радио Дортмунда. Потому в поисках тишины Георг отправил своего кота в картонной коробке в Хониару, чтобы его там кастрировали. На обратном пути, изголодавшийся на больничном корме кот, которому больше нечем было занять свое воображение, обнаружил к своему вящему удовольствию, что его поместили над огромным ящиком с куриными деликатесами. Несмотря на свои швы, он принялся энергично скрести коробку, и в конечном итоге ему удалось выбраться наружу. Сдвинув крышку контейнера с деликатесами, он занырнул внутрь.