Невинность палачей - Барбара Абель Страница 46

Когда письмо лейтенанта Небеля приходит на электронную почту, Фредерик как раз сидит за компьютером. И он почти сразу его открывает. Послание из криминальной полиции – всегда неприятная неожиданность, да и заголовок у письма необычный, такие в долгий ящик не откладывают. Фредерик хмурится, несколько раз перечитывает простую фразу. И, чтобы покончить с неопределенностью, которая его раздражает, хватает телефон и набирает номер лейтенанта.

После первого же гудка сухой и резкий, как удар хлыста, голос отвечает:

– Небель! Я вас слушаю.

Фредерик спешит представиться и уже готов изложить причину звонка, когда лейтенант заявляет, что им необходимо встретиться, и немедленно. Удивляясь все сильнее, Фредерик соглашается, сообщает Небелю, где он сейчас находится, и они останавливаются на том, что через десять минут Фредерик явится в комиссариат своего квартала. Он пытается узнать детали, но полицейский старательно уходит от ответа.

Не теряя времени, он выключает компьютер и отправляется в комиссариат.

Лейтенант встречает его в холле, проводит в кабинет и закрывает за собой дверь. Вся эта спешность начинает беспокоить мсье Карпантье, тем более у него есть кого подозревать.

– Это из-за Леа, да? Что еще она натворила?

Раздражение в голосе Фредерика несколько озадачивает Небеля, который испытывает соблазн с ходу сообщить ему о смерти молодой женщины, бросить в лицо хлесткую фразу – что-нибудь вроде «Вряд ли она могла что-то натворить. Она мертва!» – но ситуация и без того запутанная. Этому человеку пришлось пережить сильную боль, и она еще напоминает о себе, так что незачем усугублять его страдания. Лейтенант по опыту знает, что в таких делах, как это, не бывает одного виноватого. И обе стороны обречены на ежедневные мучения, которые не умеряет время.

– Разговор действительно пойдет о вашей бывшей супруге, Леа Фронсак, – просто отвечает Небель. – Но для начала мне нужно получить от вас подтверждение одного факта. Ваш сын Эмиль…

При упоминании мальчика Феликс мрачнеет. Коротко кивает и тут же опускает голову, как если бы ему было неприятно это слышать.

– Вы можете объяснить мне, что произошло? – просит полицейский.

– Зачем?

Тон напряженный, на грани агрессии. Оно и понятно: это деликатная тема, и она будет оставаться таковой еще многие годы, подпитывая тоской искалеченные сердца. Деликатность – не его конек, однако информацию нужно получить очень быстро, поэтому инспектору все же приходится прибегнуть к дипломатии:

– Леа Фронсак оказалась в числе заложников при ограблении магазина на улице де-Терм, недалеко от своего дома, – коротко поясняет он. – Это случилось сегодня после обеда. Вынужден вам сообщить, что, к сожалению, она этого не пережила. Она… Вскоре после полудня ее не стало.

Фредерик ошарашен известием. Его лицо застывает, пока он пытается осознать всю жестокость услышанного. Приоткрыв от изумления рот, он смотрит на полицейского и силится вдохнуть.

– Приношу свои соболезнования, – добавляет лейтенант вместо заключения.

Он выжидает, пока собеседник соберется с мыслями, – тот минимум времени, который натура полицейского в состоянии на это выделить. По прошествии пяти мизерных секунд Небель продолжает:

– Можете рассказать мне, при каких обстоятельствах скончался ваш сын?

Фредерик смотрит на него так, словно к нему обратились на незнакомом языке.

– Что, простите?

– Ваш сын, – повторяет лейтенант, едва сдерживая нетерпение. – Как его не стало?

Взгляд Фредерика затуманивается, блуждает между мертвецами, усеявшими его путь, – исчезнувшими существами, которые, вне всяких сомнений, были для него очень дороги. Он смотрит на Небеля и не видит его, слушает не слыша, выглядит совершенно потерянным. И вдруг, словно чудо или какая-то случайность возвращает его в реальность, отвечает:

– Это был несчастный случай. Трагическая случайность. С тех пор прошло полтора года. Леа с Эмилем гуляли в парке по тротуару, малыш семенил с ней рядом. Она на несколько секунд отвлеклась. Какие-то пять секунд смотрела в сторону, а он в это время пробежал между двумя припаркованными машинами и выскочил на проезжую часть. И идущая на скорости машина его сбила.

Фредерик произнес эту тираду, как робот, у которого в аккумуляторе заканчивается заряд.

– Она… Она так после этого и не оправилась, – добавил он с таким вздохом, словно это последний.

Небель жестом дает знать, что удовлетворен.

– И она не хотела верить, что мальчика нет в живых? – задает он следующий вопрос. – Когда она была в магазине, в числе прочих заложников, то все время твердила, что оставила сына одного и ей нужно домой. Когда мы разыскали ее квартиру, оказалось, что там обустроена детская. И все выглядит так, как будто… как если бы мальчик был жив.

Фредерик кивает – коротко, сдержанно. Взгляд его устремлен в небытие, оставленное после себя гибелью их ребенка, и это – взгляд в пустоту, всепоглощающее одиночество жизни, отныне лишенной всякого смысла. Воспоминания проносятся в уме, как ледяные снаряды, застывшие в замороженном погребе его памяти. Он вспоминает, как жизнь проваливается в кошмар из-за одной секунды невнимания… Боль. Непонимание. Отрицание. А потом, когда думаешь, что ты уже в аду, начинается долгий и головокружительный спуск в глубины бесконечного ужаса – когда выясняется, что Леа попросту не способна смириться со смертью мальчика, в которой винит только себя. Проходят дни, и страшно смотреть, как она мало-помалу возвращается к прежним привычкам – как если бы сын был жив, был рядом. Смотреть, как она разговаривает, склонив голову, со своим воображаемым маленьким собеседником. Наблюдать, как угасает разум, наотрез отказывающийся признать очевидное, и знать, что ничего не можешь с этим поделать. Замечать, что в определенное время дня она упорно исполняет ритуалы матери маленького ребенка: готовит супы и кашки, поет детские песенки, каждый вечер заходит в детскую пожелать доброй ночи, покупает детскую одежду…