Самолет улетит без меня - Тинатин Мжаванадзе Страница 46

Я – беспросветная дура.

Нет, правда дура. Настоящая такая, дневник весь в красных двойках и в целом тугодумка. Мама одно время даже колебалась под напором родственников – не отдать ли меня в школу для умственно отсталых, но дед ее обматерил последними словами и пообещал, что, если она своими руками сделает из меня официального дебила, он ее лишит наследства. Мама тогда посмотрела на меня и сказала: да черт с ней, с этой школой, зато у девочки ноги отличные и голос есть, не пропадет.

Ноги и голос у меня в отца – я его не помню, он умер, когда мне было полтора года, но всю мою жизнь его портрет смотрит на нас всех со стены в гостиной. Даже когда мама вышла замуж второй раз за этого убогого, чтоб он сдох, портрет продолжал висеть, и когда убогий воспротивился – поглядите на него, тоже мне, осмелел! – дед обругал его и чуть не пришиб стулом. Дед ругается очень смешно:

– Об твой матэрьию! – и швыряет стул, только успевай пригнуться.

Семья смирилась с тем, что я ку-ку, и ничего особенного от меня не ждала: здорова, керосин не пьет, под машины не бросается, дом не поджигает – и ладно, и слава Богу. У нас и такие есть в поселке, есть с чем сравнить.

В школе я училась из рук вон плохо, меня перетаскивали из класса в класс только после трех часов мучения на педсовете перед каникулами, маминых слез и моих обещаний исправиться.

На следующий год все повторялось, и мама с облегчением вздохнула, когда я в конце концов получила аттестат, набитый тройками, на каждой из которых она заработала по пряди седых волос. Даже петуха зарезала, сварила и бедным раздала! Единственный предмет, по которому я училась хорошо, – пение.

Только из-за музыки мама не поддалась родичам и не отдала меня в школу для умственно отсталых. Ну и дедушка же стулом помахал, спасибо ему.

Когда приходили гости – а это у нас бывало часто, дедуля тогда был начальник и богатый перец, – под конец застолья всегда звали меня. Я садилась за пианино и начинала петь.

– Вот же дал Бог талант дурочке, – удивлялась сестра моего отца и отвешивала подзатыльник своей дочке: – Сколько денег на репетиторов угрохали, а она даже «Чрело пепела» сыграть не может!

Да оставьте мне хоть один шанс, елки-палки!

Не знаю, что со мной не так. Буквы и цифры наводят на меня тоску и ужас, самое большее, на что я способна, – выучить слова песен, и все. И желательно покороче. Написать – тоже могу, и плевать, что с ошибками.

И в кого я такая? Сестра моя училась прилично и даже закончила институт, младшие сестра и брат – сводные, от маминого убогого – тоже вроде не такие придурки, а я – то ли уронили в детстве, то ли болела менингитом.

Пока я училась в музыкальном колледже, мы с девочками создали группу – герл-бенд. Моя лучшая подруга Булка писала нам песни, и мы разучивали их на четыре голоса в промерзшей квартире, согревая воздух собственным дыханием.

Первое и последнее выступление закончилось провалом: фонограмму мы слышали плохо и начали петь в другой тональности, и мамин двоюродный брат, который нас устроил в этот ночной клуб, долго потом смеялся – выступает группа «Пончик, Булка и две Спицы»! Ай, как это было смешно! Вышли на сцену четыре зашуганных девицы: я – тощая сова на длинных ножках, Инга круглая и маленькая, Мака высокая и худая и наша Булка – в центнер весом. А одеты как – кто во что горазд! Ага, и поем про несчастную любовь под фонограмму с разницей в интервал. Успех грандиозный! Публика полегла от смеха.

Хотя дура не дура, а замуж все-таки вышла. Любовь-морковь, буквально за два месяца: он приехал на лето погостить к тетке – общие знакомые, в наш поселок зарулили травки покурить, зашли на кофе – и опа, мы влюбились. Свадьба была веселая, толпы чумазых детей с пирогами в зубах, и моя бесконечная родня спьяну выясняет промеж собой отношения.

Мне было очень весело до тех пор, пока мы с мужем не уехали жить к нему. Это в другой стране. У них там огромный дом, сад, бильярдная и прочие ништяки.

Сначала было ничего – пока я в скайпе показывала маме свою комнату, мебель и три пары новых сапог. А мама собралась ехать работать в Стамбул – купить мне в приданое спальню.

– Чтоб они не думали, что у тебя до них ничего не было, – шепотом говорила мама.

У нас такой обычай: девочке в приданое дают спальню, всякие там одеяла-подушки и комплекты белья. У меня это все уже есть, почему мама должна бросать дедушку и двоих младших, не понимаю, но, раз я тупая, спорить не буду.

Свекровь мне выела мозг.

Когда другие девочки рассказывали про свекровей, я не верила, думала – что тут сложного: я хороший человек, она хороший человек, почему нам не дружить?!

Она как-то хитро сделала, что я поссорилась со всеми, и главное – с мужем, и уехала оттуда.

У меня же дочка есть.

Моя принцесса! Ей скоро в школу, а я тут. Мы разговариваем по скайпу, она такая умная! Слава Богу, что не в меня.

Как я скучала по дому! Рыдала ночами в подушку и мечтала, как все будет прекрасно дома. Приехала – а тут еще хуже.

Тут холодно, голодно и темно, мама на заработках в Турции, дед совсем выжил из ума, старшая сестра вся обвешана заботами со своими детьми, младшая сестра превратилась в Золушку и безропотно обслуживает деда и брата, и тут я свалилась с ясного неба им на голову.

Они небось думали – слава тебе, Господи, пристроили эту дурочку, может, теперь она нам поможет, а вместо этого я прибыла с одной сумкой – в сердцах ничего не взяла оттуда, что мне свекровь покупала. Сама заработаю!

Кузина, завистливая старая дева, тут же прискакала с вопросом: за что меня выкинули из семьи? Небось дом не убирала, посуду не мыла и налево ходила? Я устроила ей вырванные годы – она забыла, что меня лучше не нервировать, я из себя выхожу и обратно зайти не могу.

Корова толстомордая.

Сестра-Золушка плакала и ходила за мной с валерьянкой, пока я все в доме не опрокинула. Ну да, у меня точно с головой не так, полночи потом колотило, так что мне делать? Пусть не трогают, и я буду мирная.

Дедуля меня поддержал и за стул взялся, но кузина убежала, пока цела.

Лучше бы я действительно что-то плохое сделала – по крайней мере страдала бы не за хрен собачий. Но я просто не нравилась свекрови, а я же дура – не вижу никаких подвохов. Мне под нос положи – я не пойму. Это только сейчас я понимаю, как она хитро мне расставила ловушки: сплавила домой, а внучку оставила себе – игрушку на старость.

В этом городе зимой никому мои песни не нужны, вся жизнь летом. Уехала в столицу, пришла жить к подруге Булке – той самой, что центнер весит.

Булка спит рядом, занимая почти всю кровать. Она весит уже даже больше центнера, и из-за этого от нее сбежал муж – аж за границу. У Булки есть ребенок, мальчик, но пусть только кто-то попробует у нее отобрать этого мальчика – задавит, как блошку, это же не я, тютя.