Уйти по воде - Нина Федорова Страница 46

Катя почти задремала в тепле и уюте, так что даже не заметила, что лекция кончилась и все уже толпятся в глухой пробке у выхода. Потолкавшись вместе со всеми, она пошла на лестницу, где все обычно курили, и вспомнила вдруг, что в зажигалке кончился газ – еще перед лекцией на улице ей пришлось просить огонька у прохожих Хорошо, что на лестнице курила, глядя в окно, какая-то девушка.

– Извините, пожалуйста, у вас… – вполне вежливо начала Катя и, когда девушка обернулась, вдруг уже совершенно невежливо выдала изумленное: – Ма… Маша?!

Сомнений не было Это была Маша – духовное чадо отца Ферапонта

– Катя?! – ответила Маша так же не слишком вежливо, и на несколько секунд повисла пауза: обе осмысляли происходящее

Как в анекдоте, мелькнуло у Кати в голове: «Маша? Ты куришь?!»

Маша не только курила Ее вообще было не узнать: коротко стриженные мелированные волосы, аккуратный маникюр, даже накрашенные губы – совершенно светская девушка. Вполне симпатичная – а раньше Кате так не казалось Как все-таки уродует людей эта православная подчеркнутая «немодность» – с юбкой более чем благочестивой длины, зачесанными назад волосами, бесформенными свитерами, разношенными кроссовками, в которые вдеты старые шерстяные носки… Теперь это была совсем другая Маша, даже удивительно, что удалось ее узнать

Они обе стояли потрясенные, стараясь не пялиться так уж неприлично, одновременно стыдясь, как два воришки, застукавшие друг друга, и все же уже чуточку радуясь – понимая уже, что обе они оттуда.

Впрочем, может, Машу и не мучило ничего?

Катя знала, что многие ее ровесники, выросшие в храме, уходили навсегда – как правило, именно в период того самого страшного «переходного возраста» Именно лет в пятнадцать они начинали одеваться «не по-православному», слушать музыку, вырываться погулять к «мирским», пропускали службы, оставляли исповедь, а потом уже начинался полный отрыв – институт, пьянки-гулянки, иногда вообще беременность, свадьба в лучшем случае Да у нее половина школы была такой Они-то уходили, потому что так и не поверили в Бога, так и не приняли веру родителей, не поняли смысла и, кажется, совсем не страдали. Даже приходили иногда – повенчаться, покрестить детей. Некоторые возвращались, ходили изредка в храм, хотя «благонадежности» в них по-прежнему не наблюдалось. Но те, кто счастливо переживал этот возраст, как Катя, как Маша, – они уже оставались навсегда, вовлекались в свою «тусовку» с бородами и косоворотками, балами и службами, миссионерскими походами, социальным служением. Тем более Маша – у нее же община, чаепития, лекции, семинаристы, и она не какая-то там с «периферии», вполне себе близкое духовное чадо – и пожалуйста. Стоит накрашенная, с маникюром, в джинсах, курит. Не может все тут быть просто. Так просто оттуда не уходят.

После коротких вопросов вежливости – а ты откуда здесь, а ты откуда, а я на лекцию Зализняка пришла, а я в аспирантуру поступила на славянскую кафедру, учусь теперь – плавно перешли к главному Сначала Катя спросила про Дашу, а Маша начала подробно о ней рассказывать, потом выкурили еще по одной, и вот они уже перешли на «сачок», под лестницу, купив по баночке пива в ларьке, который был все еще жив, соседствовал с «Лавкой филолога» на первом этаже, еще когда Катя училась, они с девочками называли его «Лавкой голодного филолога»: в одной книжки, в другой – пиво и сухарики.

– Две православные девушки, однако! – сказала Катя, смеясь немного нервно, когда они открыли пиво, коротко и вкусно пшикнувшее под продавленной крышкой.

– Православные, – усмехнулась Маша, отхлебнув из банки. – Да уж…

Она так серьезно смотрела перед собой невидящими глазами, и в ее голосе была такая понятная, такая знакомая Кате горечь, что стало ясно – она тоже Эта схожесть сближала, как будто они были с одной планеты, и вот нашли друг друга – когда-то чужие друг другу, только шапочно знакомые, а теперь вдруг близкие Как странно, для того, чтобы понять и приблизиться к человеку, пришлось уйти из православия, хотя оно-то, по идее, и должно сближать, ведь они же обе были – в Единой Церкви Святой, Соборной и Апостольской

Они помолчали обе, потом заговорили. Катя, хлебнув пива, решилась спросить прямо – почему ты ушла?

– Просто устала от этого вранья Поняла, что не могу больше

– Почему вранья?

– Понимаешь, у отца Ферапонта все так устроено в приходе… Я раньше не осознавала этого до конца, жила, не обращая как-то внимания особо, пока сама не столкнулась с очевидными фактами уже Он все время проповедует послушание, намекает, что он такой святой и потому слушаться его надо беспрекословно. Нет, он, конечно, не говорит прямо: я святой, но как-то так из его слов выходит, что прямо вот кто против его благословения пойдет, тому счастья не видать Что прямо без его воли вот ничего путного не выходит ни у кого, прямо, как вокруг Солнца, все вокруг него вращается – по крайней мере приход «со чадами» А чада его делятся на «лохов» и «умных», – она отпила пива и встретила недоуменный Катин взгляд. – Объясню. «Лохи» – это честные. Они все принимают всерьез – все его проповеди про аскезу, ограничения и послушание Рожают десять детей в коммуналке, потому что он не разрешает предохраняться и потому что надо «перерожать китайцев». Расстаются с любимыми, потому что этот мальчик «тебя недостоин, духовника у него нет и вообще он какой-то слишком светский» Не идут в светский вуз или вообще ни в какой вуз, потому что «ты не крепок в вере, тебе это недушеполезно». Женятся по благословению, а потом живут как брат с сестрой, потому что секс разрешен только ради рождения детей, а не можешь рожать, по болезни, например, – воздерживайся Социальная концепция как будто не для него писана… Ох, Катя, ты просто не представляешь, сколько я видела таких поломанных судеб! Девушек, оставшихся одинокими к сорока годам «по послушанию»… Молодых мужиков, ушедших из храма и из семьи, потому что он своими «воздержаниями» и пристрастными исповедями на эту тему довел их до нервного срыва, хорошо, если не до больницы. Женщин, совершенно истощенных физически и душевно, потому что не разрешал им разводиться с моральными уродами, которые способны только повторять жене «терпи и смиряйся, я твой глава» и не работать, при этом валяясь на диване или таскаясь по монастырям, а то и поколачивая жену… А она одна вертится с кучей детей – а как иначе, ведь ее «женское предназначение» – терпеть, смиряться, рожать без конца, жить с придурком, которого даже часто не она сама себе выбрала… Молодежь вся издергана этими вечными «грех, нельзя, запрещаю», дышать уже боятся или становятся зомби. Вот сейчас все говорят – «молодежь уходит из Церкви». Особенно мальчики А чего тут удивляться? Ты православных мальчиков видела? Это же кошмар в большинстве своем! Нормальные-то понятно почему уходят: мужчин сложнее подчинить, у них критичность высокая Поэтому остаются в основном те, кто способен к «послушаниям», только какие из них, на фиг, мужья? Это же инфантилы, не способные не только что-то решить, но даже банально с понравившейся девушкой завязать знакомство! А девушки так сплошь и рядом пришибленные всеми этими «терпи и смиряйся», главное твое занятие – жертвовать собой или рожать детей, больше ты ни на что не способна… Учеба, карьера – это чуть ли не преступление, это ж «феминизм» А самый прикол знаешь в чем? Что младостарчество сам же отец Ферапонт осуждает – ну да, конечно, ведь Патриарх публично это дело осудил. И он тоже подпевает – да-да, есть некие «младостарцы», какие-то полусумасшедшие старцы или старицы, к которым ездят такие же полусумасшедшие маргиналы, есть какие-то впавшие в прелесть молодые иеромонахи в каких-то дремучих монастырях, но это где-то там, далеко, где все почти язычники, где сидят при лучине и плетут лапти, где аномальные зоны, квадратные деревья и люди с песьими головами, короче, в каком-то таком месте, которое вроде существует, но которого никто никогда не видел И никому не приходит в голову, что самое-то страшное происходит не где-то там, в лесах и на горах, а здесь, в центре Москвы, на приходе у известного протоиерея, которого приглашают на телевидение, на радио, который дает интервью, который всех наставляет, которого все слушают… Слава Богу, что кому-то удается это понять и убежать раньше, но ведь не всем, не всем – вот в чем ужас! Слишком поздно они понимают, что к чему