Апельсиновый сок - Мария Воронова Страница 46

– Как такое возможно? – поразилась Вероника.

– Они все очень хорошо продумали. Дядя оформил опекунство, прописался в нашу квартиру, а как только мне исполнилось восемнадцать, затеял обмен.

– Но разве закон допускает такие вещи?

– Представь себе, да… Для меня это был жестокий, но нужный урок. Я понял, что люди делают добро только тем, от кого ждут пользы для себя. Остальных они просто используют… Ты появилась в моей жизни, когда я уже готов был расстаться с мыслями об аспирантуре и похоронить все свои амбиции. Для меня ты стала доброй феей…

От неожиданности Вероника фыркнула. Во-первых, она никогда не представляла себя в таком амплуа, а во-вторых, слишком странно было слышать такие речи от суховатого Миллера.

– Да, именно феей, – повторил он. – Ведь раньше мне приходилось просить, даже унижаться. Я умолял дядю оставить нам квартиру. Я планировал сдавать одну комнату и на эти деньги нанимать для мамы сиделку. Но дядя ответил: «Я осуществляю свое право».

Веронике вдруг стало скучно. К чему эта запоздалая исповедь? Она даже не могла сочувствовать Миллеру, ведь все его несчастья давно уже были позади.

«Он чужой мне человек, – спокойно подумала она. – И мне уже неинтересно, почему он не смог полюбить меня. Даже если он сейчас сделает предложение, я откажу. И вовсе не потому, что мне скоро умирать. Просто мне скучно и холодно с ним. Как странно, что совсем недавно мое сердце рвалось из-за него на части, а выйти за него замуж казалось мне самым важным делом на земле».

– А тебя не надо было ни о чем просить. Ты лучше меня знала, что мне нужно. Только благодаря тебе я смог стать тем, кем стал, не предав мать и сестру. «Зачем она делает все это? – спрашивал я себя. – Какой ей резон тратить на меня деньги и время?» Ведь я не верил в человеческую доброту и участие. Я думал: стоит мне только довериться ей, как она сразу нанесет удар в самое больное место.

– Хватит, Дима, ладно? Что было, то прошло. Мы с тобой отыгрывались друг на друге за удары, которые нанесла нам жизнь. Это было глупо, конечно, но прошлого не изменишь. И вряд ли мы сможем начать все сначала. Правда?

Он молча кивнул.

– Нам обоим есть в чем себя упрекнуть, но я, Дима, постараюсь вспоминать о тебе только хорошее. И я от всего сердца желаю тебе счастья. Не провожай.

Она недолго радовалась, что так спокойно и с достоинством провела последнюю встречу с Миллером. Еще одна страница ее жизни оказалась перевернутой, а новых, непрочитанных, осталось немного.

Она съездила к нотариусу и по всем правилам оформила завещание. Квартиру на Васильевском она оставляла племяннику, Надиному сыну, московскую квартиру – Марьяшиной дочке, а дачу и картины – четверым колдуновским детям в равных долях. Украшения и ценную посуду она решила на всякий случай сразу отвезти Колдуновым – Вероника слишком хорошо знала свою сестру, чтобы думать, будто та способна добровольно отдать нигде не учтенные драгоценности законным наследникам. С коллекцией было проще – Смысловский тщательно атрибутировал все картины.

Вероника опасалась, что Надя сможет опротестовать ее завещание, и наняла юриста, который должен был после ее кончины отстаивать интересы Колдуновых и Марьяши.

– Нет, я не могу это хранить, – сопротивлялась Катя, когда Вероника привезла в ее коммуналку драгоценности. – Это огромное состояние! Я же спать теперь не смогу!

– Катя, пойми, у меня нет выбора. Ремонтникам своим я не слишком доверяю, – врала Вероника. – А у вас постоянно кто-то дома, ну кто к вам сунется? Да никто и не узнает, что драгоценности у тебя.

Но Катя все равно ужасно нервничала. Видя это, Вероника абонировала банковскую ячейку на Катино имя и правдами и неправдами вручила ей ключ.

Прошел месяц, ремонт в квартире закончился: в комнатах пахло свежей штукатуркой, сияла чистотой обновленная ванная комната. Оставалось все окончательно вылизать, разобрать коробки, разложить вещи по своим местам да докупить кое-какие мелочи, но теперь Вероника не видела в этом никакого смысла.

Понемногу она привыкала к своему диагнозу. Иногда ей даже удавалось не думать о том, что у нее рак и она скоро умрет. Колдунов больше не донимал ее расспросами, что случилось и отчего у нее такое кислое настроение. Наверное, она вновь обрела способность нормально общаться с людьми. А в общении со страховыми компаниями даже приобрела солидный бонус: пользуясь привилегией человека без будущего, она уже не скрывала того, что думает. Это не спасало больницу от штрафных санкций, зато приносило моральное удовлетворение и уважение сотрудников.

«Теперь я свободна и могу делать все, что считаю нужным. Все самое страшное со мной уже произошло, а то небольшое время, что мне осталось, я могу потратить так, как мне заблагорассудится».

Надя, разумеется, считала иначе. Скандалы становились ежедневными.

– И не лень тебе ездить сюда? – спрашивала Вероника, впуская сестру в квартиру. – Ты же мать семейства, тебе есть чем заняться.

– Я бы и занималась, если бы не твое упрямство.

– Только не спрашивай меня в сотый раз, почему я не хочу лечиться! Это мое право!

– А мой долг спасти тебя!

Вероника едва сдержалась, чтобы не вытолкать сестру за дверь.

– Ты же понимаешь, Надя, что от рака нет спасения. Просто тебе нужно знать, что ты боролась за мою жизнь, не сидела сложа руки, глядя, как я умираю. Но поверь: лучшее, что ты сейчас можешь для меня сделать, – дать мне умереть спокойно.

Надя поджала губы.

– Хочешь коньячку? – У Вероники появилась надежда, что на этот раз скандала удастся избежать.

– Нет уж, спасибо. Но ты хоть на учет встала в онкодиспансере?

– Зачем?

– А как же иначе? Лечиться ты не хочешь, значит, болезнь будет прогрессировать и тебе понадобятся наркотики. Или ты собираешься покупать их на черном рынке? А самое главное… – тут Надя осеклась, даже покраснела немного, но Вероника Смысловская, администратор от медицины, поняла, что сестра имеет в виду.

Когда она умрет, понадобится свидетельство о смерти. Получать его будет Надя. Если к тому времени Вероника будет состоять на учете в онкодиспансере, процедура окажется простой и необременительной. Приедет «Скорая помощь», констатирует смерть, а потом Надя отправится к онкологу и быстро получит врачебное свидетельство. Гистология имеется, так что вскрытия никто назначать не станет.

А вот смерть тридцативосьмилетней женщины, не состоящей ни на каких учетах, это совсем другое дело. Тут Наде придется побегать, и без вскрытия не обойдется. Мало ли от чего могла умереть сравнительно молодая и, как тут же выяснится, состоятельная дама?

– Ты права. Я встану на учет, как только будет свободное время.

– Вероника, умоляю тебя, брось дурить! Давай лечиться.

– Не хочу. Я прекрасно себя чувствую, даже удивительно. Слушай, а может, это врачебная ошибка?