Пастух своих коров - Гарри Гордон Страница 46

Стало холодно, все дружно выпили — расходиться не хотелось, и водка не кончалась. Они колебались, как тени от костра, каждый разговаривал с каждым, перемежаясь, словно проникая друг сквозь друга. Голоса звучали в одной тональности.

— Завтра твоего духа здесь не будет! — нарушил гармонию резкий голос Ксюши. — Егорий, этот Ваучер мне хамит! Обещай мне…

— Потом, потом, — бормотал Георгий, — хорошая моя…

Они отступили в темноту.

Митяй врубил магнитолу. Тяжелый рок, как ни странно, вернул разрушенную гармонию, поменялась только интонация. Шурик вскочил и стал выплясывать вокруг костра, вокруг зрителей, вокруг постройки. Он высоко выбрасывал колени и махал руками, как слабыми крыльями.

— Знаешь, на кого ты был похож? — спросила Евгения Георгиевна, когда он остановился.

— На козла? — доверчиво спросил Шурик.

— Нет, этого мало, — поморщилась Евгения. — Ты был похож на Давида, пляшущего перед скинией.

— Действительно, — задумался Шурик, вспоминая и сравнивая.

Утром Яков Семенович на работу не торопился. В горнице еще спали. Леня с Ваучером наверняка если придут, то к обеду. Леня, кажется, там и свалился, внутри сруба.

Послышался шум мотора на реке, какие-то возгласы. Яков Семенович допил кофе и вышел. От берега направлялись к нему веселые Леня и Ваучер.

— Мастер, принимай материал, — сказал Леня. — Мы тебе осину приволокли с того берега. И еще кой-чего.

Осина была огромная и живая, с грубо обрубленными ветвями — культи зловеще качались над водой. Тихая вода ходила ходуном под тяжестью ствола, плескали на песчаный берег мелкие волны.

Рядом с осиной громоздился на черном стволе высокий ворох темных листьев и крупных белых соцветий, обрызганных водой.

— Что это? — выдавил из себя Яков Семенович.

— Это тебе, Семеныч, подарок от меня, липа, — застенчиво улыбнулся Ваучер. — Вырезай себе на здоровье. Мой батя всю зиму режет — ложки там, плошки…

У Якова Семеновича свело затылок. Он крутнулся и опустился на траву. «Боже правый, что это? Благие намерения или обыкновенный идиотизм, а может быть, издевательство? Да кому все это нужно, для кого все это затеяли, зачем?»

— Ты чего, Семеныч, — сказал Леня. — Помоги вытащить. Свалить легко было — с горки катнули.

«Ладно, — подумал Яков Семенович, — ино еще побредем. Раздражайся, ужасайся — что толку…»

Дерево оказалось очень тяжелым. С полчаса они напрягались на «раз, два, взяли» и вытащили на берег метра полтора.

— Семеныч, волоки двуручную пилу, — скомандовал Леня. — Бензопилой стремно, захлебнется.

Он снял штаны и вошел в воду по пояс.

— Ваучер, бери дрючок и подваживай снизу. И ты, Семеныч.

Одной рукой Леня уверенно резал бревно на плаву. Трехметровый отрезок они без труда выкатили на берег.

— Еще разок, — сказал Леня. — А остальное так вытащим.

Когда бревна оказались на берегу, Яков Семенович молча направился к дому.

— Эй, Семеныч, ты куда? — окликнул Леня. — А липа?

— С липой делайте что хотите. Глаза б мои не видели…

Из дома вышел Георгий, подошел к реке, бросился в воду и поплыл брассом. Возвращаясь, нырнул к липе, сорвал ветку в свежем еще цвету, зажал зубами и приплыл к берегу.

— Не огорчайся, — сказал он за завтраком. — Из этой липы я вырежу столбы для крыльца. Если, конечно, хоть немного просохнет.

Не пришлось Георгию выгонять Ваучера по требованию Ксюши или отстаивать его — тем же вечером Ваучера арестовали. Возможно, открылись новые обстоятельства в деле об убийстве или старых оказалось достаточно — только приехал на лодке новый участковый лейтенант, пошел прямиком к стройке и предложил:

— Пойдем-ка, Вовчик, со мной, кое в чем надо разобраться. А топор оставь, оставь…

Все-таки Ваучер был полезен на стройке — двумя парами работать удобнее.

— Может, забрать у Шурика одного белоруса, — размышлял Митяй, — что они у него на кровле жопами толкаются?

— Нет, — отказал бригадир Василий, — без хозяина мы этот вопрос решить не можем. Вот приедет…

— Когда еще приедет, — махнул рукой Митяй, — сегодня только уехал. На пару хотя бы дней, а, Вася? За отдельные бабки, конечно.

— Нет, — упорствовал Василий, — нам двумя парами работать сподручней.

— Дмитрий! — крикнул сверху Микола. — Мы с кругляком никогда дела не имели. Брус — пожалуйста, с нашим удовольствием.

— Ничего себе, — удивился Митяй, — а еще белорусы. Как же вы партизанили?..

6.

Что-то случилось с Таможней — больше стала доверять Нашивкину. И то сказать — на той памятной пьянке был Сан Саныч едва ли не трезвее всех. Сама предложила — сходил бы, помог мужикам, видишь — корячатся. Нашивкин пригодился на подхвате — заталкивал бревна, пилил концы.

Сруб вырос уже наполовину, работать становилось труднее. Часто приходил Андрей Иванович, давал советы. Яков Семенович приготовился колоть дранку — ошкурил и распилил на модули свежую осину, каждый вечер подходил к чуркам и трогал их пальцами — сохнут ли.

Когда дело дошло до стропил шатровой крыши, возвели на полице подобие лесов — вышло что-то шаткое и опасное. Яков Семенович не сомневался, что крыша должна быть тесовой, но Митяй быстро сосчитал в уме и резко выразился, что-то про дареного коня.

— Обойдетесь рубероидом, — отрезал он. — Ты лучше скажи, что с куполом будем делать.

— Я как раз думаю над каркасом. Сделаю шаблоны. А покрытие…

— Понятно. Думай дальше. Индюк тоже думал.

Под вечер к Якову Семеновичу подсел Андрей Иванович.

— Старик, у тебя эта, маковка, какого диаметра?

Яков Семенович развел руки.

— Понятно. А точнее?

— Мы с Макариком прикинули — сантиметров восемьдесят.

Андрей Иванович прищурился на стропила, помолчал.

— Ладно, — кивнул он. — Мы что с Митяем решили. Пока ты подумаешь да смастыришь — лето пройдет. Я как раз в Москву сбираюсь — дела кой-какие, так мне в мастерской сделают за три дня. Профессионально. А потом обшивай чем хочешь, хоть лемехом, хоть плугом. Годится?

Яков Семенович пожал плечами. Резонно, конечно. Куда только девать эти долгие минуты перед сном, когда замысливаются обводы, сочиняются крепления, решается вопрос жесткости…

Весь следующий день Яков Семенович был неразговорчив. Громко стучало сердце, потом, наоборот, замолкало, снова вздрагивало. Слабые руки плохо держали молоток. Вверх смотреть было опасно — кружилась голова, а внизу с шестиметровой высоты видел Яков Семенович побуревший кочкарник, усеянный целлофановыми пакетами, бумажками, одноразовыми тарелками и стаканами, разбросанными ветром еще с вечеринки месячной давности.