Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон Страница 46

И что осталось теперь? Перечистить десять тысяч картофелин. Скатать пятнадцать тысяч фрикаделек. Нарезать двадцать тысяч ломтиков хлеба. Притащить миллионы литров молока из магазина. Прожить несколько десятилетий из дней, часов, минут и секунд. Бессмысленных. Немых. Мертвых.

Я не хочу! Не хочу! Не хочу!

От этого внутреннего крика вдруг подогнулись колени, на несколько секунд Инес показалось, что она рухнет на тротуар, но потом, совладав с гневом, она заставила себя идти быстрее. Кому какое дело, чего она хочет? Никому. Ни Биргеру. Ни Лидии. Ни Сюсанне. Ни Бьёрну. Ни даже ей самой. Можешь ныть и вопить сколько влезет, а все равно она сдаваться не намерена. В воображении тут же возникает картинка — Инес валяется на тротуаре и сучит ногами, как упрямый двухлетний ребенок. Инес фыркнула. Ага. А смысл?

Но я не хочу! Я правда не хочу!

Инес пошатнулась, но справилась с собой и пошла еще быстрее, протиснулась с извиняющейся улыбкой мимо двух старушек, шедших под ручку по тротуару, и поправила ремень сумки на плече. Только спустя минуту она заметила, что уже бежит, и снова перешла на шаг. Быстрый шаг, но не бег. Теперь перед ней высилась школа Тюппаскулан, дворец из красного кирпича посреди этого краснокирпичного города, и на несколько секунд она позволила себе признать, что хотя этот дом и напоминал сказочный замок, но именно здесь ей было неуютнее всего на свете. Потом все оттеснило видение, как она сидит у письменного стола — где-то, да, в Лунде, и что она университетский преподаватель, нет, доцент истории литературы, а теперь суббота, вторая половина дня, но поскольку она живет одна, то уже прибралась у себя в квартире и пообедала бутербродом. И всю оставшуюся часть дня может посвятить научной работе. На мгновение Инес задумалась, что именно она бы исследовала — Сельму Лагерлёф, наверное, те двенадцать лет, которые писательница провела в Ландскроне, — а потом, подвинув эту мысль в сторону, Инес сосредоточилась на самой квартире. Три комнаты и кухня, и все — только ее. Спальня, гостиная и кабинет. В гостиной — камин. Ванная с наглаженными чистейшими полотенцами, украшенными ее инициалами. Маленькая лампа на окне в ее кабинете, датская маленькая лампа с белым гофрированным абажуром, единственная горящая лампа на всей улице…

Ха! Она остановилась у перехода, пропуская машину. Какой смысл фантазировать о той жизни, которая никогда не станет ее собственной? Она не доцент истории литературы и никогда им не будет, она сделала свой выбор девятнадцать лет тому назад и вкусила от его плодов, а теперь от них остались огрызки. Она жена Биргера и мама Сюсанны, дочь Лидии и — она мысленно сморщилась — приемная мать Бьёрна. Или тетка. Приемная мать или тетка, которую он не особенно любит. Которая хочет помешать ему, удержать его, не выпустить из дома и навсегда сделать тем, кем он не хочет и не может быть. Ее сыном. Ее собственным любимым сыном.

Но он ведь уехал!

Инес заставила себя поднять руку и помахать коллеге на другой стороне улицы, заставила себя улыбаться и выглядеть абсолютно невозмутимо. Учительница домоводства, совершающая моцион перед тем, как отправиться на рынок, — волосы повязаны изысканным платком от «Эрмес», на плече — сумка из натуральной кожи, — поднимает руку в перчатке и одаряет коллегу, блондинку-учительницу начальных классов, теплой широкой улыбкой. Нельзя показывать, что тебе больно. Все, что угодно, только не это. Инес еще раз поправила сумку, пытаясь вызвать к жизни злость, остановилась, повернулась к витрине и мгновение стояла неподвижно, глядя на собственное отражение, прежде чем до нее дошло, что там, за стеклом, — кондитерская. И в глубине виднеется знакомая спина.

Сюсанна. Ее дочь. А напротив сидит та девушка, которая…

Инес резко отвернулась и, держась очень прямо, перешла на другую сторону улицы и дальше быстрым шагом двинулась через Ратушную площадь, не остановившись на рынке и так ничего и не купив из того, что было у нее в списке.