Намерение! - Любко Дереш Страница 46

4

Мы впопыхах оделись – Гоца бросила обкончанные вещички в косметичку. Сбежали этажом ниже, озираясь, не заметил ли кто. Упали на деревянные ступени. Она тяжело дышала, кривясь от боли. Обо мне что и говорить, кровь била в виски кувалдой. Гоца вытащила синюю пачку «Винстона» и угостила меня.

Мы закурили. Наши тела пылали жаром.

– Я так не могу, – сказала она, опустив голову. – Ты чудесный человек, Пяточкин, но ты ненормальный. Я не могу с тобой так, как хочешь ты.

– Почему?!

– Ты просто больной. Подумай трезво, чем у тебя голова набита. Подумай, и тебе самому станет страшно.

Я буквально онемел. Меньше всего ожидал такого предательства.

– Ты мне не верила?! Про память, про телепортацию?

– Какая телепортация, парень? Какие «люди с глазами»? Еще сидит, показывает – «… у этого светятся, а у того не светятся. А вон у того только немножко…» Я… я просто была в шоке. Официантка споткнулась, потому что забыла постирать трусы.

– Потому что кладет слишком много сахара, не перевирай. А от недоверия, между прочим, у людей развивается диабет, а от ненависти – рак. А у ревнивых на лицах прыщи! А если ломать ветки на деревьях, то будет аллергия! А если есть много сладкого, то вымывается кальций, а если с коньяком, то будет молочница! У тебя уже прошла молочница?

– У меня от таблеток, а не от коньяка. О таком не говорят.

– О глубине тоже не говорят. А я-то, дурак, думал, ты поверишь. Все правильно – нельзя никому рассказывать. Надо, чтобы человек сам убедился…

«Со стороны, – как-то отстраненно подумал я, – может даже показаться, что паренек заговаривается и вообще – плохо разбирается, где выдумки, а где действительность».

– Ты знаешь, – сказал я в сердцах, – я, может, лучше кого угодно разбираюсь, где выдумки, а где действительность!

– Я думала, ты шутишь… Думала, ты просто такой фантазер или что это такая игра. А ты, оказывается, вправду чокнутый… Но это ничего, я бы стерпела, только бы ты не делал глупостей! – Она горько вздохнула. – А тебя потянуло кафе подрывать. Боже, я, когда это услышала, так испугалась за тебя…

Замолкает. Втягивает носом слезы. Вытирает осторожно ресницу. Продолжает:

– Если бы ты знал, как мне сейчас плохо! Я не сплю из-за тебя. Мне жить не хочется, а ты даже не понимаешь этого… Боженька, почему мне так трудно с тобой? Если бы ты не начал говорить об этих вещах, мы бы стали чудесной парой. Нам было так весело! У нас так все здорово складывалось! Мы так подходили друг другу, разве ты не замечал этого?

Снова пауза. Закрытые глаза. Раскрывает дрожащие веки и продолжает:

– Знаешь, зачем я ездила в Киев? Я хотела тебе сделать приглашение в Канаду! Я думала, мы весной поедем ко мне… А ты все испортил. Зачем, Петруха? Зачем ты начал говорить про эту память? Ты просто хотел казаться крутым, правда? Ты хотел, чтобы я тебя слушала с открытым ртом и просила еще?

– Нет, неправда! – Я отказывался верить своим ушам. – Неправда! Не-прав-да! Я рассказал тебе это, потому что это – часть моей жизни! И если мы живем вместе, я должен был раскрыть тебе эту тайну. Если бы ты поверила мне… ты же видела… А, ничего ты не видела. Разве что память видела.

Она взъерошила мне волосы:

– Память – это только память, малыш.

«Не называй меня малышом!» – мысленно гаркнул я. Но разве Гоца виновата, что это действительно так? Я тот, кто я есть, а не тот, кем бы хотел быть, или тот, за кого себя выдаю. И тут махать руками неуместно. Гоца представляла себя моей старшей сестрой, которая уже повидала мир и прочно стояла на ногах. А я для нее беспомощный малыш, все еще там, внизу – гоняюсь за призраками. Для нее это useless. Мне же казалось, что все как раз наоборот. Это она там, внизу. Она гоняется за призраками. А я, Я! – знаю про жизнь все и даже больше. Я знаю про глубину.

– Одной памяти мало, чтобы я могла поверить.

Пауза. Еле слышно шепчет:

– Обними меня. Мне так тяжело.

Мы обнялись, словно сироты.

Через некоторое время она почти беззвучно спросила:

– Но мы же можем быть вместе, разве нет?

– Без памяти – нет.

– Тогда сделай так, чтобы я про все забыла.

Мы еще немного посидели молча, держась за руки. Она подбирала слова, чтобы не обидеть меня, и это бесило больше, чем прямой удар.

– Солнышко, – мягко вымолвила она. – Разве тебе так уж важно постоянно думать про эти глаза? Про память? Так много земных вещей, с которыми можно быть просто счастливым. Ты неплохо чувствуешь живопись. Ты бы мог сам попробовать что-то рисовать…

– Рисовать?! Издевайся, издевайся! Но – не говори – со мной – как – с – больным!! – Я бил кулаком по колену, Гоца вздрагивала. Глядя перед собой, я отчеканил: – Ты – должна – поверить – что – существует – Нечто – Большее. Это самое главное! Ты должна поверить, что я знаю! Доверься, просто доверься и поверь, что ты точно так же можешь достигнуть этого. Каждый сам может убедиться в том, что Бытие Таинственно. Ты должна поверить, что каждое слово, которое я тебе сказал, – правда!

– Но это же выдумки, – прошептала она. – Этого не существует…

– НЕ ВЫДУМКИ, СКОЛЬКО РАЗ ПОВТОРЯТЬ! Я НЕ ВРУ ТЫ СЛЫШИШЬ, Я ТЕБЕ ГОВОРЮ, А ТЫ МЕНЯ НЕ СЛУШАЕШЬ, ТЫ, КОЗА БЕСТОЛКОВАЯ! ТЫ ДОЛЖНА МНЕ ПОВЕРИТЬ!

Не выдержал и сорвался. НЕ ВЫДЕРЖАЛ.

Как мгновенно стало тяжело! Какой гротескный, тяжкий маскарад я затеял, о горе!

Если бы мы могли в эту минуту перестать кривляться, изображать из себя всезнающих. Если бы мы могли в эту минуту отойти от заученных ролей. Посмотрели бы на себя сбоку, оценили нелепость претензий. Как бы я хотел, чтобы мы нашли компромисс.

Если бы я мог, я бы снова заплакал – на женщин это действует безотказно.

Я начал объяснять, что совсем не хотел обзывать ее, прости, прости, просил я. Пожалуйста, не сердись, котенок, давай забудем.

Но, кажется, это только затягивало невидимые петли. Гоца Драла почувствовала, что должна разорвать их первой.

– Ты понимаешь? – ломким полушепотом спросила она в последний раз. – Мне из-за тебя жить не хочется. А ты все свое. Даже не видишь, что я живая, рядом с тобой, здесь, и что ты мне тоже нужен здесь и сейчас.

Она поцеловала меня в висок – повеяло легким ароматом табака и черешни – и встала. Совсем спокойная. Не то что я.

– Я пойду, – прошептала она, оставаясь на месте.

Я смолчал. Глаза щипало. Она глотнула воздух, чтобы что-то добавить, однако передумала и гулко сбежала по ступенькам. Тра-та-ра-та-та-та-та-там – второй этаж. Тра-та-ра-та-та-та-та-там – первый этаж. Зацокали каблучки по камню – Гоца, не останавливаясь, вышла на улицу.