Книга судьбы - Паринуш Сание Страница 46

– Сестра, что это? Я потеряла этого ребенка?

– Нет, госпожа. Не расстраивайтесь прежде времени. Молитесь. С соизволения Господа, он выздоровеет.

– Ради Аллаха, скажите правду! Ему очень плохо?

– Конечно, сейчас он в плохом состоянии, но если мы сумеем попасть в вену и поставить ему капельницу, то есть надежда.

– Значит, все эти врачи и сестры не сумели найти у ребенка вену?

– Госпожа, вены у детей очень тонкие, а при температуре, когда ребенок потерял много жидкости, найти вену еще труднее.

– Что мне делать?

– Ничего. Сидите здесь и молитесь.

Все это время каждым ударом сердца я взывала к Господу, но до той минуты не имела возможности закончить хоть одну фразу, тем более произнести молитву. Мне нужно было вдохнуть воздух. Увидеть над головой небо. Я не могла говорить с Богом, не подняв головы к небесам. Мне казалось, только так я предстою Ему.

Я вышла на улицу, холодный предутренний ветер овеял лицо. Я поглядела на небо – там все еще тьмы было больше, чем света. Несколько звездочек я сумела различить. Прислонилась к стене – колени подгибались. Глядя вдаль, где тьма сливалась со светом, я медленно заговорила:

– Господь, я не знаю, зачем Ты приводишь нас в этот мир. Я всегда старалась смиренно принимать твою волю, но если Ты заберешь у меня детей, не останется ничего, за что бы я должна была Тебя благодарить. Не прими это за кощунство, но это будет несправедливо, о Аллах! Молю Тебя, не отнимай их! Пощади!

Я сама не понимала, что говорю, но чувствовала, что Он слышит и понимает все.

Вернувшись внутрь, я приоткрыла дверь в палату. Капельницу подсоединили к стопе Масуда и надели ему на ногу гипс.

– Что это? У него сломана нога?

Доктор усмехнулся:

– Нет, ханум! Мы надели ему гипс, чтобы он пока не шевелил ногой.

– Как он? Он поправится?

– Подождем – увидим.

Я металась от одной койки к другой. Масуд чуть шелохнул головой, Сиамак тихонько простонал – ко мне вернулась надежда. Утром, в половину девятого, детей перевели из реанимации в общее отделение.

– Благодарение Аллаху, они вне опасности, – сказал врач. – Но надо за ними хорошо смотреть: главное, чтобы капельница не выскочила.

Труднее всего было удержать Сиамака, чтобы он не вырвал из руки иглу.

Матушка, госпожа Парвин и Фаати в панике примчались в больницу. При виде внуков матушка ударилась в слезы. Сиамак не унимался, его все время кто-то должен был держать за руку. Масуд все еще был очень слаб. Час спустя приехал и отец. Он поглядел на Сиамака с такой печалью, что у меня заболело сердце. Едва завидев отца, Сиамак протянул к нему руки и захныкал. Но ласки и поцелуи моего отца быстро успокоили ребенка, и через несколько минут он заснул.

Родители Хамида привезли с собой Мансуре и Манижэ. Матушка поглядывала на них искоса и шпыняла их. Пришлось мне остановить ее сердитым взглядом: они и без того была огорчены и растеряны. Все вызвались дежурить вместе со мной – Мансуре, Фаати, госпожа Парвин и Манижэ, но я предпочла помощь госпожи Парвин. Фаати сама еще ребенок, Мансуре нужно было смотреть за собственным сыном, а с Манижэ у нас особой взаимной любви не было. Госпожа Парвин осталась в больнице на всю ночь. Она держала Сиамака за руку, а я сидела над Масудом, обхватив его руками и уронив голову ему на ноги. Он тоже со второй половины дня сделался беспокойным и капризным.

После трех тяжелых дней и изнурительных ночей в больнице мы вернулись домой. Все трое изрядно потеряли в весе. Я не спала четыре ночи и, когда глянула в зеркало, увидела черные круги под глазами и впалые щеки. Госпожа Парвин сказала: прямо как любительница опиума. Она и Фаати поселились пока у меня. Я выкупала детей, потом долго стояла под душем. Хотела смыть с себя страдания этих дней, но знала, что воспоминание будет меня преследовать всегда и до конца своих дней я не прощу Хамиду его отсутствие в такой момент.

Через две недели жизнь почти наладилась. Сиамак снова сделался капризным, упрямым и недобрым. Он научился терпеть брата и даже позволял мне обниматься, но я чувствовала, в глубине души он все еще на меня сердится. Масуд был весел и мил, ко всем шел на руки, никого не боялся и с каждым днем становился все ласковее и все нежнее. Он обвивал ручонками мою шею, целовал меня в щеку и двумя первыми зубиками прикусывал, как будто готов был меня съесть. Он умел выражать свою любовь так, чтобы пробуждать к себе ответную любовь. Сиамак никогда, даже совсем маленький, не бывал со мной ласков. Он был сдержан и в выражениях любви. И я вновь дивилась: как двое сыновей, от одного отца и одной матери, могли оказаться столь разными?

Хамид отсутствовал уже два месяца, известий я от него не получала. Конечно, поскольку он сразу меня предупредил, я особо и не волновалась, но начали беспокоиться его родители. Я вынуждена была врать им: дескать, он звонил, все хорошо, но он не знает, сколько времени еще займет эта работа.

– Но что это за работа? – раздраженно переспрашивала его мать. Обернувшись к супругу, она требовала: – Зайди в типографию и выясни, куда они его послали и почему так надолго.

Еще две недели. Однажды мне позвонил незнакомый человек и сказал:

– Простите за беспокойство, я хотел узнать, не ли новостей о Шахрзад и Мехди?

– О Шахрзад? Нет. А кто вы? – спросила я.

– Я ее брат. Мы очень волнуемся. Они сказали, что едут на две недели в Мешхед, но прошло уже два с половиной месяца, и мы ничего о них не слышали. Моя мама ужасно встревожена.

– В Мешхед?

– Они туда поехали или нет?

– Я не знаю. Я думала, они в Резайе.

– В Резайе? Это же вовсе не по пути в Мешхед.

Я пожалела, что проговорилась, и поспешила неуклюже исправить сказанное:

– Нет, я, должно быть, ошиблась. Кстати, кто дал вам этот номер?

– Не пугайтесь, – сказал он. – Номер мне дала Шахрзад: сказала, что в случае крайней необходимости только по этому телефону кто-нибудь нам ответит. Это же дом Хамида Солтани?

– Да, это его дом. Но я тоже не располагаю никакими сведениями.

– Пожалуйста, если вам будет что-то известно, позвоните мне. Матушка извелась от тревоги. Я бы не стал вас беспокоить, если бы не был вынужден.

И я тоже начала волноваться. Куда же они отправились? Где они, почему не могут хотя бы позвонить, чтобы успокоить близких? Хамиду, наверное, все равно, но Шахрзад не казалась мне настолько безразличной и невнимательной.

Деньги кончились. Я потратила деньги, которые оставил мне Хамид, и все свои сбережения. Чтобы заплатить за лечение в больнице, пришлось одолжить у отца, а к отцу Хамида я не могла обратиться – не хотела напугать его еще больше. Я даже у госпожи Парвин немного позаимствовала, но и эти деньги, разумеется, кончились.