Птица счастья - Виктория Токарева Страница 46

«Заработает… – думала Марина. – Когда это он заработает? Десять лет уйдет. Вся молодость будет пущена на заработки. Копить… Во всем себе отказывать… А жить когда?»

В кухню вошла Снежана. Остановилась молча.

– Он тебе не нравится? – тихо спросила Снежана.

– При чем тут я? – удивилась притворно Марина. – Тебе жить.

– Вот именно, – твердо сказала Снежана. – Я тебя очень прошу, не вмешивайся. Хорошо? Если он тебе не нравится, мы не будем сюда приходить.

Значит, Снежана готова была обменять мать и дочь на чужого нищего мужика. Она пришла договариваться, чтобы бизон не вытаптывал ее пшеницу.

Марина выпрямилась, смотрела на Снежану. Тот же черный костюмчик, в котором она пять лет назад сидела в аэропорту. Другого так и не купили. Тот же кошачий ротик, встревоженные полудетские глаза. Все это уже было… Этот урок уже проходили.

Марина обняла дочь, ощутила ее цыплячьи плечики.

– От тебя уткой пахнет, – сказала Снежана, отстраняясь. И это тоже было – у Марины с ее матерью. Только тогда пахло капустой…

Ну почему самые близкие, самые необходимые друг другу люди не могут договориться? Потому что Россия – не Азербайджан. Там уважают старших. Старший – муаллим, учитель. А здесь – старая дура…

У Людки было два настроения: хорошее и плохое. Людка работала в парфюмерном отделе большого универмага. За день уставала от людей. Приходила домой в плохом настроении: хотела есть и ревновала Сашу. Ей казалось, он всем нужен. Стоит на базаре, как на витрине, и любая баба – а их там тысячи – может подойти и пощупать ее мужа, как овощ. Саша казался Людке шикарным, ни у кого из ее подруг и близко не было такого мужа. И когда кто-то говорил о Саше плохо, она радовалась. Значит, кому-то он может не нравиться. Меньше шансов, что уведут.

Людка возвращалась домой никакая, садилась за стол. Обед уже стоял, накрытый чистой салфеточкой. Так Марина ждала когда-то Рустама. А под салфеточкой – фасоль, зелень, паштет. На сковороде – люля-кебаб из баранины. У Марины была азербайджанская школа – много зелени и специй. Бедная Людка никогда так не питалась. Ее повседневная еда была – яичница с колбасой и магазинные пельмени.

Людка молча поглощала еду в плохом настроении, потом шла в туалет и возвращалась в хорошем – легкая, лукавая, оживленная.

– Мам… – обращалась она к Марине.

Марину коробила простонародная манера называть свекровь мамой. Ну да ладно.

– У нас на первом этаже есть сосед – алкаш Димка Прозоров.

Марина отметила, что Прозоров – аристократическая фамилия. Может быть, Димка – опустившийся аристократ.

– Так вот, у него трехкомнатная квартира, он ее может обменять на двушку с доплатой.

– Какую двушку? – не поняла Марина.

– Ну, на нашу. У нас же две комнаты. А будет три. У каждого по комнате. Вам с Алей – одна. Нам с Сашей – спальня. Максиму – третья.

– А телевизор где? – спросила Марина.

– У вас. Не в спальне же.

– Значит, мы будем ждать, когда вы отсмотрите свои сериалы? У ребенка режим.

– Да ладно, мам, – миролюбиво сказала Людка. – Разберемся, ей-богу. В трех же лучше, чем в двух.

Людка поднялась и опять пошла в туалет. Оттуда вышла разрумянившаяся, раскованная, как будто сняла себя с тормоза.

Марина представила себе квартиру алкоголика. Туда просто не войдешь.

– А какая доплата? – спросила Марина.

– Пять тысяч. – Людка вытащила из сумочки дорогие сигареты.

– Чего?

– Чего-чего… Ну не рублей же.

– Долларов? – уточнила Марина.

– Ну… – Людка закурила. Это был непорядок, в доме дети, но Марина смолчала.

– А он что, один в трех комнатах? – удивилась Марина.

– У него семья, но они сбежали. – Людка красиво курила, заложив ногу на ногу. Ноги в капроне поблескивали.

– Сбежали, но ведь прописаны, – резонно заметила Марина.

– Пропишутся в нашей. Мы же их не на улицу выселяем. Мы им двухкомнатную квартиру даем. В том же подъезде. Привычка тоже много значит…

«Пять тысяч доплата, – размышляла Марина. – Тысяча – на ремонт. Итого шесть». Значит, она с ребенком остается без единой копейки. Заболеть – и то нельзя. А впереди – одинокая больная старость. Старость – всегда одинокая и больная, даже в окружении детей.

– Нет у меня денег, – отрезала Марина.

– Да ладно, мам… Вы квартиру продали. У вас больше есть.

Откуда она знает? Наверное, Алечка проговорилась. Алечка, как старушка, везде сует свой нос. А что знают двое, знает свинья. То есть Людка.

– Не дам! – отрезала Марина. – Мне пятьдесят лет. И оставаться с голым задом я не хочу.

– Мам… Ну вы ж приехали… Вы ж живете. Я ведь вас не гоню. Почему не вложиться? Внести свою долю в семью.

Марина вырастила сына, Людкиного мужа. Это и есть ее доля.

– Слово «нет» знаешь? – спросила Марина.

– Ну ладно… На нет и суда нет, – философски заметила Людка и удалилась в туалет.

Оттуда она не вышла, а выпала. Головой вперед.

Марина стояла над ней, не понимая, что же делать. Людка была громоздкая, как лошадь. Марина затащила ее на половик и на половике, как на санях, отвезла в спальню. Дети бежали рядом, им было весело. Думали, что это игра.

Потом они втроем громоздили Людку на кровать. Максим снимал с нее обувь. Алечка накрывала одеялом.

Дети по-своему любили Людку и не боялись ее.

Марина решила проверить туалет и нашла в сливном бачке бутылку водки. Ей стало все ясно: вот откуда Людка черпает хорошее настроение.

Вечером, дождавшись Сашу, Марина спросила:

– Ты знаешь, что Людка пьет?

– А как ты думаешь? – отозвался Саша. – Ты знаешь, а я нет?

Он устал и был голоден. Марина с любовью смотрела, как он ест. Нет большего наслаждения, чем кормить голодного ребенка. Марина старалась не отвлекать его вопросами, но не выдержала:

– А что, не было нормальных порядочных девушек? Обязательно пьянь и рвань?

– Поздно было, – спокойно ответил Саша. – Максим родился.

– А почему ты мне не писал?

– О чем? – не понял Саша. – Я написал, когда Максим родился.

– О том, что твоя жена алкоголичка.

– Я не хотел, чтобы ты знала. Теперь знаешь.

– А что же делать? – спросила Марина.

– Понятия не имею. Я не могу бросить ребенка на пьющую мать. И Людку я тоже бросить не могу.

– Почему?

– Мне ее жалко. Что с ней будет, посуди сама…