Крутые парни не танцуют - Норман Мейлер Страница 46

– Ладно, – сказал я, – так почему вы не берете меня прямо сейчас?

– Догадайтесь.

– У вас не хватает улик. Если бы ее застрелили в моей тесной машине, вся его одежда была бы в ее крови.

– Возможно, вы правы. Давайте выпьем.

Это предложение меня отнюдь не прельстило. Мне совершенно не хотелось с ним пить. Но он завел мотор, принялся насвистывать «Звездную пыль» и стартовал, подняв фонтан мокрого песка.

Я думал, что мы поедем в бар для ветеранов, поскольку больше всего он любил выпивать там, но вместо этого он свернул к ратуше, провел меня в свой кабинет в полуподвале, указал на стул и достал бутылку бурбона. Видимо, мы пришли сюда, чтобы он мог пустить в ход записывающее устройство, которое наверняка держал в столе.

– Я решил, что вам не мешает насладиться прелестями этого места, прежде чем вы загремите в тюрьму, – сказал Ридженси.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом?

Он ухмыльнулся:

– Например?

– Где моя жена?

– Я рассчитывал, что вы мне скажете.

– Я встретил парня, с которым она уехала. Она бросила его восемь дней назад. Я ему верю.

Ридженси сказал:

– Это совпадает.

– С чем?

– По словам сына Лорел Оквоуд – между прочим, его имя тоже Леонард, но все зовут его Сонни, Сонни Оквоуд, – семь дней назад Пэтти Ларейн побывала в Санта-Барбаре.

– Я об этом не знал.

– Да, она была там с этим малым, Уодли. Раньше я не понимал, что означает фраза «Я не мог разлепить губы». Теперь понял.

– Хороший бурбон?

Я безмолвно кивнул.

– Да, она была в Санта-Барбаре с Уодли, и они обедали с Лорел Оквоуд и Леонардом Пангборном в клубе Лонни на пляже. Все четверо за одним столиком. Потом пришел Сонни, пил с ними кофе.

Я все еще не мог говорить.

– Хотите знать, о чем они беседовали?

Я кивнул.

– Позже мне понадобится кое-что у вас спросить.

Я кивнул.

– Хорошо. Согласно показаниям Сонни… – Тут он остановился, чтобы заметить: – Кстати, по телефону Сонни не похож на голубого. Как по-вашему, Пангборн не наврал в том письме?

Я нарисовал пальцем вопросительный знак.

– Но Пангборн не показался вам гомиком?

Я потряс головой.

– Страшно подумать, какая огромная часть жизни проходит за закрытыми дверьми, – произнес он. – Господи, да ведь и мы с вами можем быть гомосексуалистами.

– Как скажешь, милый, – прошепелявил я.

Его страшно развеселила моя шутка. Я же был рад, что снова обрел дар речи, пусть даже на таких условиях. Немота – это бремя, за избавление от которого можно пожертвовать многим.

Мы оба пригубили бурбон.

– Хотите травы? – спросил Ридженси.

– Нет.

– А если я покурю?

– Не боитесь, что вас застукают в собственном кабинете?

– Кто? Я пытаюсь разговорить подозреваемого, вот и все. – Он действительно вынул из стола самокрутку и действительно раскурил ее.

– Чудесно, – сказал я.

– Да. – Он выпустил дым. – Оттяжка в каждой затяжке.

– Так точно, сэр.

– Мадден, Сонни сообщил мне, что Пангборн и Лорел должны были прилететь в Бостон, доехать оттуда до Пи-тауна и прикинуться туристами, которым страшно понравилась усадьба Парамессидеса.

– Она так называется?

– Да Несколько лет назад ее купил один грек, подставное лицо: деньги дали арабы. Теперь Уодли решил купить ее для Пэтти. Вот о чем они говорили на том обеде.

Он затянулся снова.

– Они обсуждали возможность повторного брака, – сказал он.

– С ума сойти. – Кажется, от его сигареты «паровозом» зацепило и меня.

– Знаете, почему Пэтти облюбовала себе этот домик? – спросил Ридженси.

– Она со мной не делилась.

– По словам Сонни, она уже год как положила глаз на эту усадьбу. Уодли хотел купить ее для нее – вроде того, как Ричард Бартон покупал Элизабет Тейлор бриллианты.

– А вас эти новости не расстроили? – спросил я.

– В смысле?

– Разве вы с Пэтти Ларейн не паслись на одной лужайке?

Если бы мы были на ринге, я мог бы сказать себе: это первый удар, которым я его достал. Он моргнул, и с него сразу слетела аура напористого правдолюбца. Только так я и могу описать это: словно в космосе пошерудили кочергой, и теперь там зарождалась электрическая буря.

– Эй, эй, – сказал он. – Послушай-ка, корешок. Не задавай мне вопросов о своей жене, а я не буду спрашивать о своей.

Огонек самокрутки уже тлел рядом с костяшками его пальцев.

– Я тоже хочу дернуть, – сказал я.

– Нечего скрывать, да?

– Пожалуй, не больше, чем тебе.

Он передал мне бычок, и я затянулся марихуаной.

– Ладно, – произнес он, – теперь скажи, о чем вы сегодня говорили с Уодли.

– Откуда ты знаешь?

– Можешь ты наконец понять, сколько у меня в городе осведомителей? Этот телефон, – похвастался он, – звонит, как в хорошем магазине.

– Чем ты торгуешь?

– Я торгую вычеркиванием имен из полицейских списков, – сказал он. – Торгую снятием мелких обвинений. Знаешь что, Мадден, иди и подрочи, а когда обтрухаешь себе все штанишки, приходи сюда к нам, настоящим ребятам, и расскажи своему другу Элвину, чего Уодли хотел от тебя сегодня на пляже.

– А если не расскажу?

– Это будет похуже, чем бракоразводный процесс в Тампе.

– Думаешь, ты хитрее меня?

– Я больше работаю.

Я обнаружил, что хочу рассказать ему. Не от испуга (ты слишком далеко улетел, говорила мне марихуана, чтобы бояться кого бы то ни было), а ради любопытства. Я хотел знать, что он из этого извлечет.

– Уодли, – сказал я, – сообщил мне, что они с Пэтти Ларейн борются за покупку этого дома.

Ридженси присвистнул.

– Уодли хочет надуть то ли тебя, то ли Пэтти Ларейн. – Он быстро взвесил в уме разные варианты, точно компьютер – я почти услышал это тр-р-р-клик-дик-пик. – и сказал: – А может, и обоих.

– У него есть на то причины.

– Не скажешь ли мне, какие?

– Несколько лет назад, когда мы все жили в Тампе, Пэтти Ларейн хотела, чтобы я его убрал.

– Да ну!

– Послушай, не надо скромничать, – сказал я. – Неужто она тебе об этом не говорила?