В будущем году - в Иерусалиме - Андре Камински Страница 45
В будущем году - в Иерусалиме - Андре Камински читать онлайн бесплатно
Весь мир у моих ног, потому что мне двадцать лет. Вчера мы с папой ездили в Шенбрунн. Он показал мне дворец прелестных нимф. Сотни попугаев в серебряных клетках раскачиваются на своих тоненьких жердочках и лопочут что-то друг другу. Приглушенные зеркала мягко отражают великолепие их пестрых перьев. Потрескавшиеся фрески с улыбкой разглядывают меня сверху, необыкновенные птицы крутятся, суетятся и кокетничают подобно тщеславным царедворцам, которые бесцеремонно окликают меня. Одна из них бархатным воркованием умоляет меня освободить ее из плена. Это он, мой возлюбленный, величайший изобретатель всех времен и народов, которого жестокий рок превратил в какаду.
О боже, мне уже двадцать! И я живу в Вене, в городе всех городов, очарование которого в том и состоит, что он такой весь переполненный, исполненный легкомыслия, безалаберного разложения и неутолимой жажды жизни.
Я тоскую по тебе, ты, небесный шалопай.
А еще — о том, другом, человеке из гранита.
Вновь и вновь перечитываю я сообщение, которое разрывает мне сердце:
„Воспользовавшись фальшивым входным билетом, известный анархист по имени Дмитрий Богров проник на театральное представление, на котором присутствовал также премьер-министр правительства России Петр Столыпин. Перед началом представления анархист приблизился к высокопоставленному чиновнику и трижды выстрелил в него. Тяжелораненый Столыпин был доставлен в ближайшую больницу, где вскоре скончался. Убийца был арестован, в результате короткого судебного разбирательства приговорен к смерти и 26 сентября был казнен“.
Известный анархист. Это мог быть только Бальтюр. Или кто-то другой? Другой человек из гранита? Убийство этого кровопийцы сделалось целью его существования. Дважды пытался он это совершить, но безуспешно. Дважды хватали подозреваемых и, не слишком разбираясь, расстреливали по приговору полевого суда. Которым из них был Бальтюр? Этого никогда не узнать. Они все ходят под фальшивыми знаменами. Один раз их зовут Дмитрий, другой — Павел. Или — Бальтюр. У них дюжины тайных имен и прозвищ, но ты — лучший из всех. Ты — мой горный хрусталь. Ты относишься к тем мужам, которых распинают на крестах и которые на третий день воскресают из мертвых. Вчера утром они расстреляли тебя. Завтра ты воскреснешь и заберешь меня. Ты постучишь в мою дверь и велишь мне следовать за тобой. И ты знаешь, что я последую. Без промедления. Но сейчас ты не здесь. Пока ты в некотором неведомом городе. В Новгороде, скажем, или в Царицыне — само имя звучит как тяжелый вздох. Ты расскажешь мне, как они тебя расстреливали. Как они хватали тебя и заковывали в цепи. Я хочу знать, что кричал ты им в лицо во время неправого военного судилища над тобой. Правду услышали они от тебя. Великую правду, во имя которой стоило идти на смерть.
Я люблю тебя, Бальтюр. Свою мечту ты скрывал под гримасой. Ты поведаешь мне, как они вели тебя к эшафоту. Какие чувства бушевали в тебе в тот миг. О чем и о ком ты думал. Быть может, обо мне или о каком-нибудь весеннем дне. О ландышах или о красных гвоздиках.
Ах, Бальтюр, приди же наконец! Я так жажду тебя и твоих крепких рук. Никому другому не хочу принадлежать — только тебе одному. Ты возьмешь меня. Под липой, на вереске. Ты будешь целовать мои глаза. На берегу реки или на откосе. Я раскроюсь тебе вся, как кувшинка. Я буду ласкать тебя за всю боль, что тебе пришлось вытерпеть…
Но что же случится, если ты не сойдешь с креста? Если они убили тебя навсегда — тогда как? Тогда я буду ждать твое подобие. Того пестрого шалопая, который многие годы изобретал цветную фотографию и, в конечном итоге, сбежал, прихватив наш драгоценный камень. И где только носит его, этого нежного фальшивомонетчика? Почему не дает он о себе знать? Его терзают угрызения совести, этого чудака. Он витает в облаках, как Бальтюр. Он путает свое упоение с реальностью и стыдится своего сумасшествия. Знал бы он, что все мы немного тронутые. Вся наша мишпуха — сплошные сдвинутые. И как можем мы питать к нему злобу? По какому праву? Мы давно простили его — мама и я. И теперь мы мечтаем о его возвращении. Теперь мы отдали бы все, что угодно, лишь бы он появился в нашем доме.
Я влюблена.
Я плачу.
Мне двадцать лет…»
Нет в мире страны свободней, чем Англия, — такое любопытное откровение вычитал где-то по случаю дядя Хеннер и в силу романтического склада своего характера свято в это уверовал. Он был твердо убежден, что все вокруг злонамеренно препятствуют его изобретательской деятельности, что все человечество ополчилось против него и все кругом только и жаждут — подставить ему ножку, а дюжины тайных завистников то и дело норовят перехватить его великую идею, и потому он просто вынужден бежать из родных мест и искать счастья в Лондоне. Располагая некоторой суммой денег, вырученных от продажи злополучного алмаза, он поселился в густонаселенном доме на Скулстрит, 13. Вместе с Натаном они снимали небольшую комнатенку в мансарде, которая служила им лабораторией, кухней, салоном и спальней одновременно. Единственным достоинством их нового жилища был вид из окна. Из крошечного люка под наклонным потолком беглецы могли любоваться Темзой, лондонскими мостами, вдали хорошо просматривались купола собора Святого Павла и Вестминстерский дворец с его знаменитым Биг-Беном. Бурые потоки воды медленно проплывали перед взором, лениво тянулись к морю в поисках выхода на широкий простор.
С того безумного дня в Станиславе дела несчастного изобретателя шли все хуже и хуже. Некогда синий шелковый смокинг давно утратил и цвет, и форму. Прежде его рубашки сверкали торжественной белизной. Теперь трудно было понять, есть ли вообще у него под жилетом что-нибудь на теле. Он все еще предпочитал носить галстуки, но то, что теперь обвивалось вокруг его шеи, было, скорее, похоже на дохлого дождевого червя. Словом, Хеннер выглядел злой карикатурой на самого себя, что не мешало ему по-прежнему очаровывать мужчин и женщин. В особенности мисс Поппер, хозяйку его жилища, которая буквально боготворила его и прощала ему все, и даже его ужасный английский язык, с которым он, вопреки пятилетнему пребыванию в британском изгнании, так и не сумел подружиться.
В тот полдень он, что называется, потряс милейшую даму речью, которая пафосом своим буквально затмила собой все предыдущие спичи этого заправского краснобая:
— В вашем доме, мисс Поппер, посреди этой каменной пустыни, в самом чреве этого скопища тусклых ламбертов, отходит заря беспримерной эпохи…
— Восходит, мистер Розенбах, заря восходит, а не отходит. А вы, между прочим, уже третий месяц не платите за это место, где восходит заря…
— Клянусь вам колоколами собора Святого Павла, мисс, что вы получите в сотни раз больше, чем я вам задрожал.
— Не задрожал, а задолжал, мистер Розенбах, и я хотела бы знать, когда произойдет то, что вы обещаете. Как долго еще мне ждать и почему, собственно? Вы избегаете встречи со мной и сын ваш — тоже. Не спорю, на скрипке он играет как сущий ангел, но жить с этого я ведь не могу.
— Сегодня же вы получите все, что я вам должен. В считанные мгновения взойдет заря новой эры, ибо я наконец пошел то, что так давно искал.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments