Треть жизни мы спим - Елизавета Александрова-Зорина Страница 45

Он выбрил щеки с таким усердием, что несколько раз порезался, а она выщипала ему брови, хохоча над тем, как он вопил от боли, о, боги, и как вы, бедные женщины, выносите эту экзекуцию, тщательно припудрила лицо, спрятав под толстым слоем пудры грубую мужскую кожу, и, выбрав сиреневый лак, под цвет его платья, накрасила ему ногти. В таком виде его не узнала бы даже бывшая жена, так что можно было не бояться, что в странной грузной женщине кто-нибудь разглядит того самого похитителя, о котором еще недавно говорили во всех новостях. Ты прекрасна, шлепнула она его по заду, который был круглым, как у заправской женщины, из-за подгузника, можно, я буду звать тебя мамочкой, и оба расхохотались, так что им в стену снова нервно заколотили, хотя была еще не ночь и по закону можно было не только смеяться, но даже сверлить перфоратором. Нам не стоит возвращаться сюда, сказал он, без сожаления оглядев грязный номер, и положил в портфель с деньгами парики и блокнот, в котором перед этим пометил, что у нее обнаружились новые характерные черты, обижаясь, она нервно стучала пяткой по полу, была очень упряма, и где только было это упрямство раньше, с родителями, быстро забывала шутки, так что ей можно было их рассказывать по несколько раз, не боясь наскучить, просыпаясь, долго лежала, глядя в потолок и мечтая, но о чем именно, не рассказывала, да он и сам знал о чем, о том же, о чем мечтают все молодые девушки, но чего в ее жизни никогда уже не будет, а еще у нее была манера вытирать грязные руки об его одежду, больно сжимать его плечо или сильно, без всякого уважения к летам, трепать за щеку в те минуты, когда она была в настроении и он ей нравился.

Они поехали на такси, водитель которого обедал в забегаловке при мотеле и согласился сгонять туда-обратно за хорошие деньги, не задавая лишних вопросов. Если что-то пойдет не так и я не вернусь, шепнул он ей на ухо, то отправляйся в ближайшее полицейское отделение, оттуда тебя переправят к родителям. Вот еще, испугалась она, чего еще ты задумал, не смей бросить меня, ты обещал никогда не оставлять меня одну и исполнять все мои капризы, забыл, что ли, про танцы и пирог с голубикой. Водитель несколько раз, не удержавшись, обернулся, чтобы рассмотреть своего странного пассажира, мужчину, вырядившегося в женщину, но спрашивать ничего не стал, не его ума дело, особенно когда хорошо платят, водитель был из тех, кто не задает лишних вопросов, даже в тех случаях, когда просят погрузить в багажник и отвезти подальше в лес большой мешок, где лежит что-нибудь, похожее на тело, вот и сейчас сделал музыку погромче и сосредоточился на дороге. Ехать пришлось долго, полтора часа, до города, где находилась больница, и для смелости, перед тем как выйти из машины, он опустошил стограммовый мерзавчик, потому что трезвым решиться на такое было непросто, а курить траву, пожалуй, не стоило, не хватало еще, чтобы в самый решительный момент на него напал приступ страха или смеха.

Больница была за высоким забором, трехэтажное кирпичное здание поликлиники высилось над одноэтажными больничными корпусами, построенными бог знает когда, с деревянными крылечками и водопроводными трубами, протянутыми к ним над землей, так что приходилось их переступать, а кое-где и нагибаться, чтобы под ними пройти. Оставив ее в такси, он попросил быть хорошей девочкой, и хотя портфель никак не подходил к платью, взял его с собой, мало ли что, а то вернется, и ни машины, ни девчонки, ни денег, ищи-свищи. Сапоги оказались хоть и по размеру, но узковаты, и он быстро натер себе пальцы, так что шел, переваливаясь, как старая утка, и казался себе смешон. На голых деревьях сидели вороны, снизу похожие на черные кляксы, и стоило кому-то появиться в больничном дворе, как они поднимали невероятный шум, перелетая с ветки на ветку, а маленький мальчик, выглядывавший из окна детского отделения, сложив пальцы пистолетом, стрелял по крикливым птицам, и хотя через стекло мальчика не было слышно, но по губам можно было прочитать, как тот приговаривает: паф, паф, паф. Осмотрев отделения, гинекологическое, детское, терапию, хирургию и морг, он подумал, что счастья можно попытать в хирургии. Войдя в отделение, оказался в узком коридоре, дверь налево сразу, без лишних предисловий, вела в операционную, дверь направо к палатам, а запах лекарств, что удивило его, перемешивался с табаком. Палат было всего две, мужская и женская, каждая на десять человек, все постели заняты, мужчины курили, закинув ногу на ногу, кроме того, который был привязан загипсованной ногой за крюк, а женщины пили чай и обсуждали, как лучше мариновать кабачки, с листьями смородины или без. С листьями или без, спросили его, увидев в коридоре и приняв за свою, настолько убедителен был его вид на расстоянии пяти-шести метров, и он, растерявшись, сначала не нашелся, что сказать, а затем буркнул: и так, и сяк. На ординаторской была прибита старая табличка, а ниже, на бумажном листке, имя врача, которое он не успел запомнить, и, положив ладонь на ручку, замер, прислушиваясь, а затем, собравшись с духом, толкнул ее, ну, с богом.

Чего вам нужно, грубо встретил его врач, лысый, заспанный, в мятом заляпанном халате, и он, разглядывая его, гадал, что за пятна на его груди, чья-то кровь или всего лишь кетчуп.

Он закрыл дверь и, не спуская глаз с врача, нащупал в замке ключ, который повернул на два оборота, мне нужен морфин, раствор или таблетки, не важно, давайте что есть, и показал нож, небольшой, с деревянной ручкой и резным лезвием, который стащил из столовой, когда раздатчица на минуту отвернулась. Чего, спросил врач и протер глаза большими пальцами, словно надеялся, что необычная посетительница исчезнет, но этого не случилось. Морфин, повторил он, пытаясь подделать женские интонации, раствор или таблетки, выгребайте все, что есть, и если сделаете как я прошу, хорошо заплачу, а если нет, то не хотела бы я оказаться на вашем месте. Врач вздохнул, дамочка, вы ж не первая ко мне приходите, сюда вламываются раз в неделю, если не чаще, и неужели вы думаете, что я храню наркотики в ящике стола. А где вы их храните, почесал он затылок рукояткой ножа. В сейфе. Открывайте сейф, или я заберу его с собой, ваш сейф, вместе со всем, что в нем. Сейф весит сто пятьдесят килограммов, далеко не унесете, эти сейфы, между прочим, производятся на наших оборонных заводах и при попытке взлома блокируются. Он устало опустился на стул, по-мужски расставив ноги, так что подол платья растянулся, и они бесконечно долго, минут десять, молчали, уставившись друг на друга, а когда в кабинете несколько раз звонил телефон, никто не снимал трубку. Устав играть в молчанку, врач добавил, и еще, хищение либо вымогательство наркотических средств карается статьей двести двадцать девятой, от трех до семи лет лишения свободы, а если на это преступление пойдет лицо, использующее свое служебное положение, как я, например, то это от шести до десяти со штрафом в размере заработной платы за период до трех лет, так что идите отсюда по-хорошему. Я заплачу, он открыл чемодан и показал сложенные пачки денег, которых было уже намного меньше, чем раньше, но все равно достаточно, чтобы у врача глаза на лоб полезли, и, присвистнув, тот достал из кармана замусоленный платок, протерев взопревшую лысину, пятьсот тысяч, и ни копейкой меньше. Он достал упаковку, сто купюр по пять тысяч, толщиной миллиметров пятнадцать, весом сто грамм. Врач с недоверием взвесил пачку на ладони, неужели такая большая сумма так жалко выглядит, и, послюнявив пальцы, посчитал дважды, чтобы не ошибиться, затем долго смотрел, меняет ли герб на купюрах цвет от малинового до золотисто-зеленого, значит, так, я скажу, что вы, дамочка, если вы вообще дамочка, вломились ко мне с ножом, придется вам несильно порезать мне шею, и когда вы выпотрошите сейф, я дам вам семь минут, чтобы сбежать, но не больше, врач расстегнул ворот, полоснув пальцем по шее, вот здесь, только не сильно, а впрочем, дайте сюда, трясетесь так, что как пить дать вспорете мне сонную артерию, я лучше сам. Глядя в зеркало, врач провел полосу, засочившуюся кровью, потом еще одну, побольше, а следом, вспомнив про срок от шести до десяти, добавил еще два пореза на руке и порвал себе халат, затем, вытащив из кармана связку ключей, подошел к сейфу, открыл механический замок, набрал код, и, щелкнув, тяжелая дверца чуть приоткрылась, давай, мол, вперед. Он выгреб ампулы с морфином и упаковку таблеток, уложив все в портфель, а врач, ткнув пальцем на верхнюю полку, сказал, возьмите еще трамадол, помогает, у нас в прошлом месяце деда взяли, который для жены героин покупал, сидит теперь в областной тюрьме, а что делать, если от боли та орала так громко, что слышно было через две улицы, проще с собой покончить, чем это терпеть, но вообще местные здесь практикуют водку, правда, пить приходится до отключки.