Сто девяносто девять ступеней. Квинтет "Кураж" - Мишель Фейбер Страница 45

Внезапно снаружи донесся плачущий невнятный стон — гораздо более высокий и потусторонний, чем любой из звуков, на которые был способен Аксель. У Кэтрин по спине побежали мурашки.

— Вот! — сказала она Бену. — Ты слышал?

Но, присмотревшись, она поняла, что глаза его закрыты, а грудная клетка мерно поднимается и опускается.

Кэтрин соскочила с дивана и метнулась к наружной двери. Она открыла ее — очень тихо, стараясь не разбудить Бена, — и начала вглядываться в темноту, которая для ее непривычных глаз показалась абсолютно непроницаемой. Лес сливался с небом, и отличался от него только тем, что не был усыпан звездами. Кэтрин почти уже поверила в то, что Дагмар и Акселя сожрал какой-нибудь бродячий демон или уволок их навсегда в недра земли. Она даже слегка разочаровалась, когда через несколько минут мать и дитя материализовались из темноты и направились к дому. Белые кроссовки Дагмар светились в темноте.

— Ты слышала крик? — спросила Кэтрин, как только Дагмар ступила на порог.

— Какой крик? — удивилась Дагмар. Аксель не спал и, судя по всему, был настроен еще гулять, но Дагмар выглядела усталой и ее явно клонило ко сну. Она постояла на пороге, словно обдумывая, не отдать ли ей ребенка Кэтрин.

На следующий день Роджер позвонил Пино Фугацци и сказал ему, что с «Partitum Mutante» возникли некоторые проблемы. Технические проблемы, объяснил он. Они репетировали ее так долго к настоящему моменту, сказал Роджер, что уже не могли различить, когда у них возникают проблемы, потому что они недостаточно хорошо знают партитуру, а когда потому что — ну, потому что проблемы имеются в самой партитуре.

Пока Роджер беседовал, остальные участники квинтета сидели по соседству, теряясь в догадках, как Пино отреагирует на это заявление, особенно когда Роджер poco a poco ^[28] подошел к сути проблемы — а именно к тому, что в одном месте обозначения смены размеров, сделанные Пино, просто были проставлены неправильно. Смелая музыкальная арифметика итальянского маэстро, использующего крайне запутанную систему полиритмии, должна была успешно разрешаться в четыреста четвертом такте (символизировавшем 4004 года, прошедших от сотворения мира до рождения Христа), где Роджер и Кэтрин внезапно выходили на унисон, к которому такт спустя присоединялись Джулиан и Дагмар, в то время как Бен продолжал гудеть в нижнем регистре.

— Но дело в том, — сказал Роджер в трубку, — что к четыреста четвертому такту баритон на такт отстает от сопрано.

Из трубки послышались какие-то резкие стрекочущие звуки, которые окружающие были не в состоянии понять.

— Ну… — поморщился Роджер, поправляя очки, перед тем как посмотреть на экран компьютера. — Возможно, я чего-то не понимаю, но три такта в размере 9/8 плюс такт 15/16, повторенные дважды через паузу в две четверти… вы меня слушаете?

В трубке снова что-то застрекотало.

— Да. Затем после ля-бемоль… Пардон? А… Да. Он у меня прямо перед глазами, мистер Фугацци… Но ведь тринадцать плюс восемь это двадцать один?

Разговор завершился вскоре после этого. Роджер положил трубку и повернулся к нетерпеливо ожидающим коллегам.

— Он разрешает нам делать с партитой, — сказал Роджер, недоуменно морща лоб, — все, что нам заблагорассудится.

Это была свобода, на которую никто из них даже не рассчитывал.

Ближе к вечеру, когда «Квинтет Кураж» сделал перерыв, чтобы промочить фруктовым соком пересохшее горло, к дому подъехала машина. Роджер открыл дверь и впустил внутрь седого фотографа, который выглядел словно спившийся священник.

— Привет! «Квинтет Кураж»? Будем знакомы, Карло Пиньятелли.

Он оказался итальянцем, работающим для люксембургской газеты. Его направили освещать «Фестиваль современной музыки стран Бенилюкса». Он уже видел буклет, посвященный квинтету, поэтому точно знал, что ему нужно.

Дагмар сидела в одиночестве в гостиной со стаканом абрикосового сока в руках, в то время как англичане толпились вокруг плиты, пытаясь поджарить тост. Пиньятелли направился прямиком к немке, одетой в черные обтягивающие брюки и белую блузку.

— Вы ведь Дагмар Белотте, верно?

Фотограф говорил по-английски с акцентом, судя по которому язык он изучал, глядя мыльные оперы для кокни, снабженные субтитрами; на самом же деле он просто недавно вернулся в ряды европейской прессы, после десяти лет, проведенных в перманентном запое в Лондоне.

— Верно, — ответила Дагмар, поставив стакан с соком на пол. Судя по всему, она явно решила, что ей понадобятся обе руки для того, чтобы справиться с этим типом.

— Вы ведь увлекаетесь альпинизмом, верно? — сказал Пиньятелли таким тоном, словно уточнял последние мелкие факты после продолжительного и детального интервью.

— Верно, — сказала Дагмар.

— У вас с собой нет, случаем, альпинистского снаряжения?

— Для чего?

— Для картинки.

— Для какой картинки?

— Для картинки вас в альпинистском снаряжении. Веревки, — и он показал своими волосатыми ручищами, где на ней должны висеть веревки (к счастью, для демонстрации он использовал свою грудную клетку). — Ледоруб. — И он изобразил человека, долбящего невидимую скалу.

— Здесь нет гор, — спокойно заметила Дагмар.

Фотограф решил пойти на компромисс. Быстро оценив взглядом интерьер шато, он задержался на какую-то долю секунды на стойке со старинными продольными флейтами.

— Вы играете на флейте? — поинтересовался он.

— Нет.

— А не могли бы подержать ее в руках?

Дагмар на мгновение лишилась слов, что фотограф истолковал как знак согласия. С неожиданным проворством он подскочил к стойке с флейтами и выбрал самую большую. Протянув флейту девушке, он воодушевляюще улыбнулся, а затем одним ловким тренированным движением извлек фотоаппарат из футляра. Дагмар сложила руки у себя на груди, держа в одной флейту, словно полицейскую дубинку.

— Может, вы ее все-таки поднесете ко рту? — предложил фотограф.

— Вот еще, — сказала Дагмар и швырнула инструмент на диванную подушку.

— А рояль здесь есть? — с быстротой молнии отреагировал фотограф, явно рассчитывая на то, что она не откажется открыть крышку и взять несколько аккордов.

— Нет, здесь есть только… — Дагмар никак не могла перевести вертевшееся в голове немецкое слово на английский. Она думала, не сказать ли «стоячий рояль», но решила, что это не совсем то.

— Здесь есть, но не рояль, — сказала она наконец, угрожающе прищурив свои большие глаза.

Ничуть не смутившись, фотограф выглянул в окно, чтобы оценить погодные условия. К счастью, откуда-то из глубин дома послышался человеческий рев, такой отчаянный, что того, кто его издавал, казалось, ничто на земле не могло утешить.