Жизнь бабочки - Жанна Тевлина Страница 45

– Ну и пусть. Зато сейчас я ее люблю.

– Да не любишь ты ее! Как ты не понимаешь!

– Может, ты не будешь сегодня истерить?

Она захлебывалась слезами, и ей было все равно, как она выглядит. Он встал со стула, сказал:

– Пока ты не успокоишься, я разговаривать не буду.

– Сядь, я успокоилась.

Она всхлипнула, и он неприязненно на нее глянул. В голове потихоньку прояснялось, и она поняла, что только раздражает его своим поведением. Он никогда не выносил ее слез. Он им просто не верил.

– Что ты хотел сказать?

Он медленно прошел к окну, открыл форточку, закурил.

– Ты можешь сесть?

– Зачем?

– Я тебя просто прошу. Ты можешь выполнить мою просьбу?

Он пожал плечами. Сел.

– Так получилось, что нам негде жить.

– А что она на улице до тебя жила?

– Какая тебе разница? Я сказал. Значит, это так.

– И что?

– Ты можешь пожить у мамы?

– Нет. У мамы я пожить не могу. И ты это прекрасно знаешь.

– Хорошо, тогда поживи у моих.

– У твоих?! Может, ты сам поживешь у своих?

– Я бы пожил, но они не согласны.

– Ах, они не согласны? Что, тетенька им не нравится?

– Мань, я же предлагаю временно.

– Временно? А что будет потом?

– А потом все уляжется и ты сможешь переехать к своей маме.

– А ты не боишься, что я действительно перееду к маме и заберу Линку? И ты ее больше не увидишь.

Она тогда не забрала Линку и не переехала к маме. Она собрала минимум вещей и переселилась к свекрови. Маня плохо помнила то время, помнила только, что все делала механически и вела ее интуиция. Позже она удивлялась, как могла, находясь в таком состоянии, принять единственно верное решение. И свекровь ее не трогала. Маня уже начала работать в издательстве, каждое уро уходила, вечером приходила, гуляла с Линкой. Переживания не остались в памяти. Она ждала. Видимо, срабатывал инстинкт самосохранения. Только появилась привычка, немного мазохистская, выходить по вечерам, когда Линка засыпала. Однажды надевала сапоги в темной прихожей. Вышел свекор в трусах. Он обычно ложился рано. Посмотрел на Маню осоловело:

– Ты куда в такую поздноту собралась?

Но выскочила свекровь и молча увела его в комнату.

Она выходила в темноту и шла по улицам, заглядывая в чужие окна. Эти окна ее манили. Ей казалось, что там идет другая жизнь. Горели люстры, похожие на ту, чешскую, что родители повесили в гостиной, когда она была маленькой, и девчонки из класса ходили смотреть на эту люстру. Люди привычно двигались, отработанным жестом задергивали занавески, пили чай или ели. Вот мелькала тень, а за ней появлялся мужчина в тренировочных штанах. Издалека было непонятно, какого он возраста, но ей хотелось думать, что он молодой и счастливый. И женщина, к которой он обращался, была спокойной и довольной, и все у них было хорошо и стабильно. Эти люди жили, у них было пристанище, и они воспринимали его, как данность. И в эти моменты нарастала зависть и обида. Почему именно с ней такое случилось, а не с ними? Почему у них есть счастье, которого у нее уже никогда не будет, даже если все вернется на круги своя? Теперь она хотела только покоя, но и его не было.

Маме она сказала, что в Петином доме ставят новые трубы и они временно перебираются к свекрови. Мама не удивилась. Ее ничего не интересовало. А потом появился Рачинский. Она правила его рукопись. Работать было трудно: она не могла сосредоточиться на написанном, но он не подгонял, и Маня была ему за это благодарна. Однажды сказал, что на машине и может ее подвезти. По дороге разговорились. Он расспрашивал про Линку. У него тоже была дочь, на год старше. Про Петю она ничего не рассказывала, а он намекнул, что у него с женой непростые отношения. Мане было все равно. Потом был какой-то бардовский концерт, после которого сидели в кафе. Как-то еще он подвозил их с Линкой в поликлинику. Как она оказалась в той квартире и чья это была квартира, то ли его друга, то ли съемная, Маня так и не узнала. Этот эпизод не хотелось вспоминать, хотя она помнила, что поехала туда сознательно. Рачинский был очень ласков, настойчив, и чем больше говорил, тем отчетливее она понимала, что он чужой и все теперь будут чужие, кроме Пети. Самое обидное, что он казался неплохим человеком. Она путано объясняла, что не может, думала, сможет, но ничего не получилось, и она не хотела его обижать. Он сидел угрюмый, то ли злой, то ли расстроенный, в расстегнутой рубашке, и вид у него был несвежий, и она не понимала, как могла оказаться здесь, рядом с ним. О нем Маня никому не рассказывала, даже Ленке…

Когда вошла в прихожую, сразу увидела Петины ботинки, а через минуту он появился сам. Стоял и смотрел, как она раздевается. Сказал виновато:

– А мы тут с Линкой порисовать решили.

Она молча прошла мимо него. Долго переодевалась в комнате, хотелось плакать. Он стоял на кухне и смотрел в окно. Спросил:

– Может, поедим?

Она пожала плечами.

– А что мама тебя не покормила?

– Они сериал смотрят про очередных придурков.

Ели молча. Заходила Линка, показывала рисунок, Петя важно критиковал.

Потом она опять пошла в комнату, и через минуту к ней вошел Петя. Сел на кровати.

– Я больше так не могу.

Она посмотрела удивленно.

– Как?

– Вот так, без тебя.

– А как же любовь?

– Нет никакой любви. Ты прекрасно знаешь. И раньше знала. Просто ты мудрая, а я у тебя идиот.

– А… Вообще странно… Что ж вчера была любовь, а сегодня уже нет?

– Давно ничего нет. Я уже неделю один живу.

Маня мельком взглянула на него, но он сидел, опустив голову.

– Мань, я тебя прошу, давай ничего не будем здесь решать, просто поедем в Беляево и там все обсудим.

Он быстро вышел, и из комнаты свекрови доносились приглушенные голоса. Потом долго объясняли Линке, что мама с папой едут встречать дядей маляров, которые что-то не докрасили.

– А спать приедете?

– Если дяди уйдут рано, то приедем.

– А вы их там оставьте. Там брать все равно нечего.

Маня удивилась:

– Почему ты так решила?

– Бабушка сказала.

Очень не хотелось видеться со свекровью, но та и не вышла, и они ушли, не прощаясь, и этот побег был особенно унизительным. Мане казалось, что свекровь всегда знала, что все будет именно так. А ночью она проснулась от мысли, что совсем не хочет быть с Петей. Все ее страдания казались надуманными и бессмысленными. Все уже давно случилось, и так будет всегда.