Форпост - Андрей Молчанов Страница 45

Он присел, пусто и бессмысленно взирая на товарища, спасшего его. Все тело ныло, сотрясаемое неуемной дрожью. В голове ахающими толчками стучала кровь.

В глазах Федора он увидел застывший ужас. Рука с ножом замерла в воздухе, словно схваченная судорогой. Да, только что его — сильного и бесстрашного Корягу спас этот маленький, безропотный, но крепкий и очень смелый человек.

Коряга встал, искоса глядя на поверженного верзилу. Голова чеченца была вывернута, из раскрытого рта сочилась розовая слюна. На огромной спине, прикрытой полотном гимнастерки, виднелись три узких черных прорехи, толчками выталкивающие кровь.

В душе Коряги не дрогнула ни одна струна. Он встал, отобрал нож у остолбеневшего Федора. Произнес сквозь зубы, вытирая лезвие о галифе мертвеца:

— Для всех, запомни: он хотел убить тебя, а я тебя защитил… Нож мой, всяк знает… — Переведя взор на Булаву, остекленело уставившемуся в бесконечность, устало продолжил: — Теперь выход один: двигать отсюда на всех парусах. Эта свора нас рано или поздно разорвет своим количеством. Без договора с ней чечена мы в бетон не упрячем. А договора не будет. В тюрягу тоже не собираюсь, она никуда не уйдет. В общем, пора в отрыв, кореш. Извини, но так вышло.

— Да, так вышло, — эхом откликнулся Федор.

Коряга, обернувшись, посмотрел на него, и в глазах его появился какой-то странный свет. Федор понял, что это свет уважения.

Внезапно Коряга обнял его и прижал к себе.

— Друг, — сказал он. — Я думал, что я сильный, но сильным я стал недавно. Ты и Господь, вы оба помогли мне в этом.

— Но как же мы будем жить дальше?

— Жить дальше? Да мы теперь только начинаем жить!

Они вышли под палящее степное солнце, сразу же наткнувшись на шеренгу стоящих плечо к плечу «стариков». Посередине шеренги, чуть выдвинувшись из нее, стоял дочерна загоревший Руслан, — ближайший друган Булавы, прожигая вышедших ему навстречу Корягу и Федора взглядом черных, залитых ненавистью глаз.

Коряга же, как ни в чем ни бывало, вразвалочку подошел к нему, приветливо улыбаясь. Сказал, игриво склонив набок голову:

— Привет от Булавы… — И тут же косо и быстро провел рукой над небрежно обвисшим ремнем чеченца с согнутой латунной пряжкой.

Доселе невидимый, прижатый к тыльной стороне руки нож, рассек гимнастерку, брюшину, и наружу к ужасу окружающих, нехотя и тяжко выпала фиолетовая груда кишков мало что соображавшего кавказца, тупо и непонимающе глядевшего на вылезшую из него наружу нелепую несообразность. В следующий миг шеренга распалась, а Руслан, подвывая, начал судорожно и безуспешно запихивать обратно свои бесценные внутренности.

Солдатики, одинаково дернув головами, как марионетки, отпрянули, а затем дали откровенного деру по закоулкам стройки. Шофер из гражданских, разгружавший полуторку со швеллером, широко раскрытыми, остановившимися глазами созерцал дикую картину невиданной прежде армейской стычки. Прилипшая к нижней губе папироска свисала к его щетинистому подбородку, обжигая его, но боли он, видимо, за страхом своим не чувствовал, тем паче, с ножом наперевес, все так же снисходительно улыбаясь, Коряга направлялся к нему. Федя следовал за товарищем, как сомнамбула.

Ему казалось, будто они прошли сквозь невидимую прозрачную стену, попав в какой-то иллюзорный в своем кошмаре мир, абсолютно и пугающе незнакомый. Он леденел в сознании того, что несколько уже канувших в никуда мгновений полностью искорежили его жизнь.

Коряга приставил нож к шее шофера. Сказал бесцветным голосом:

— Разделся до трусов, товарищ. Все понятно?

В ответ часто и мелко затряслась белокурая, выцветшая на зное шевелюра.

— Теперь… Деньги, ключи от колымаги…

Шофер, казалось, проглотивший окурок, стучал зубами и раздевался с такой быстротой, будто в одежду его залезла гадюка.

Через считанные минуты машина, окутанная клубами пыли, уже катила ровным степным проселком.

— Одежда — для тебя, — кивнув на ком шоферского барахла, сказал Коряга Феде, старающемуся изо всех сил удержаться на грани сознания. — Мой размерчик хрен сразу отыщешь. Только штаны проверь, не напустил ли он в них… Уж очень испугался товарищ…

— И куда мы теперь? — простонал Федя.

— На волю, — пожал огромными плечами Коряга. Он довольно уверенно чувствовал себя за рулем, хотя порой машина рискованно повиливала и дергалась строптиво и огорчительно от резко отпущенной педали сцепления. — Погуляем, сколько Бог даст… А то, знаешь, давай к сеструхе моей рванем, я знаю, как добраться… Тачку сменим, прибарахлимся… — Он раскрыл кошелек шофера, брезгливо встряхнул звякнувшую в нем мелочь. — Да, не разгуляешься… — молвил огорченно.

— Найдут нас у сеструхи твоей, — буркнул Федор.

— Ну, уж! — сказал Коряга. — Она дом родительский продала и к тетке съехала в глушь, там и прописки-то никакой. Тетка с год назад как окочурилась, одна девка на хозяйстве…

— Любишь сестру? — тупо спросил Федор.

— А-а как же! — широко и весело улыбнулся Коряга. — Мы с ней через многое прошли… Надежная девка, стойкая. Мы с ней росли без присмотра и без ухода, но зато вольготно, как волосы на известном месте. Естественно, хватало и всякого дерьма вокруг. Маманя пила, пока в ушах не забулькает, а папаша, попадись ему под пьяную руку, тренировался на нас, словно боксер на грушах. Только мы навострились смываться во время его кризисов, и наши порции люлей доставались мамане. Мне было четырнадцать лет, когда пришлось ее защитить, и дать этому уроду кувалдой в лоб. На этом наша семейка распалась. Произошел это… демографический взрыв. Прокурор так сказал, я запомнил. Родитель откинул копыта в больничке, кувалда была — ого-го! Меня — на малолетку, а маман через полгода закопали из-за проблем с циррозом. Оттянул я срок, вернулся к сестренке, дом за ней остался, потом за драку условный дали, а после — в армию, значит… — Он присмотрелся внимательно вдаль, обронил: — Интересная закавыка нарисовалась…

Федор, следуя его взгляду, узрел в далеке, на пустынной обочине какое-то неясное пестрое пятно, постепенно, с приближением к нему машины, обретающее формы ярко-желтого мотоцикла с аспидно-черными ручками руля и восседавшего на багажнике его коляски беспечного милиционера в синей униформе, лениво поднимающего вверх полосатый повелительный жезл.

— Видишь, — сказал Коряга в очередной раз окаменевшему от страха Федору, — как у нас все хорошо сегодня получается, прет масть…

Грузовик, притормаживая, стал останавливаться. Истомленный зноем милиционер, так и не поменявший позы, лишь отложил жезл на брезент коляски, отвернув в сторону лицо, и тут Коряга вдавил педаль газа в пол, машина ринулась вперед и, опрокинув хлипкое препятствие, остановилась.

Федор закрыл глаза. Окружившая его багровая мгла не принесла, однако, желаемого спасения от кошмара: из нее доносились какие-то звуки, среди которых отчетливо различился долгий и тягостный стон…