Ленин. Соблазнение России - Леонид Млечин Страница 45

Секретарь ЦК партии и председатель финансовой комиссии Совнаркома Евгений Преображенский объяснил: печатный станок стал пулеметом, «который обстреливал буржуазный строй по тылам его денежной системы, обратив законы денежного обращения буржуазного режима в средство уничтожения этого режима и в источник финансирования революции».

С октября 1917 по 1 июля 1921 года цены выросли в 7912 раз!

Деньги потеряли свое значение.

По подсчетам академика-экономиста Станислава Густавовича Струмилина, в 1920 году месячная зарплата позволяла человеку кормить себя только три дня — если он покупал продукты на рынке (а больше негде было). Горожане, военные, чиновники кормились пайком.

Отменили плату за проезд на транспорте, пользование почтой, телеграфом, телефоном, водопроводом, электричеством… Единственный результат этой пародии на коммунизм — у рабочих напрочь исчезло желание трудиться. Тогда их стали заставлять работать. В большом количестве понадобились надсмотрщики.

Ленин обещал, что после революции государство отомрет. Люди сами станут управлять своей жизнью. Происходило обратное: государство как аппарат управления и принуждения рос, как на дрожжах. А с ним разрастался и класс чиновников-бюрократов.

Елена Стасова вспоминала, что в дни Октябрьского переворота весь аппарат ЦК большевистской партии находился в Петрограде на Фурштадтской, 19, — в задних комнатах большой квартиры. А в передних комнатах располагалось издательство «Прибой». Переводить ЦК в Смольный в первых числах ноября 1917 года не спешили, «пока вопрос об удержании не будет окончательно решен и не будет опасности разгрома аппарата ЦК».

Секретарь ЦК Яков Михайлович Свердлов распорядился: так как почта нас саботирует и не доставляет наших газет, то для того, чтобы провинция не была бы оторвана от центра и знала все происходящее, к вечеру каждого дня выпускать бюллетень на основании всего того, что поступало в секретариат и к Якову Михайловичу. Ежедневно к вечеру Новгородцева, Механошина, Флаксерман и Стасова составляли бюллетень, переписывали его гектографическими чернилами, размножали и посылали по всем имевшимся в ЦК адресам в провинцию. Аппарат ЦК тогда был крошечный, всего около шести человек, и все работали над этими бюллетенями до поздней ночи.

Отец Стасовой, Владимир Васильевич, выдающийся адвокат, был человеком широких убеждений, либералом. Знакомые сочувствовали: у такого приличного человека дочь-большевичка. Однажды он и сам не выдержал, написал дочери: «Ты нас с мамой не любишь и не жалеешь».

Владимир Стасов умер 28 апреля 1918 года. Его вдова Поликсена Степановна писала советскому правительству:

«Вы считаете всякого человека интеллигентного гнусным буржуем, которому одна дорога, туда, откуда не возвращаются, а мы вам же помогаем, распространяем ваши же идеи и задачи в массах темных, ничего не понимающих людей».

Елена Стасова избиралась членом ЦК, потом членом Центральной контрольной комиссии. Она благополучно пережила годы большого террора. Сталин однажды сказал руководителю Коминтерна Георгию Димитрову, что Стасова все-таки «оказалась мерзавкой». Но все обошлось. Она пережила Сталина, получила «Золотую звезду» Героя Социалистического Труда и умерла на 94-м году жизни. 31 декабря 1966 года ее захоронили в Кремлевской стене.

Партийный аппарат стремительно разрастался. Дмитрий Андреевич Фурманов, в Гражданскую войну комиссар чапаевской дивизии, восславивший Василия Ивановича, записал в дневнике восторженные впечатления от посещения ЦК:

«Сами мраморные колонны скажут тебе, что дело здесь крепкое. Туго двери открываются в Цеку: всей силой надо приналечь, чтоб с воли внутрь попасть. Вошел. Два вечных — днем и ночью — два бессменных, очередных часовых: ваш билет? Нет? Пропуск. Потрудитесь взять у коменданта… И думаю я:

“Это наши-то, сиволапые? Ну и ну!”

Пропуск-билет провел меня сквозь строй. Я у лифта. Забились втроем в кабину и промеж себя:

— Вам куда? А вам? А вы, товарищ? Я в агитпроп; я в отдел печати…

Или не попал я в ящик — мчу по массивным лестницам скоком, бегом, лётом, пока не смучаюсь на четвертом этаже…

Я забираюсь все выше, выше — мне надо на 6-й этаж. Миную агитпроп, отдел печати, приемную секретарей ЦК — там тишина изумляющая. Дохожу. Пройду по коридорам, где ковры, где такая же, как всюду, тишь и чистота. Да, ЦК — это штука! Это настоящая и сильная штука! Какая тут мощь — в лицах, в походи, в разговорах, в самой работе, во всей работе этого гиганта, этого колосса-механизма! Какая гордость и восторг охватывают тебя, когда увидишь, услышишь, почувствуешь эту несокрушимую мощь своего штаба. Идешь и сам могучий в этом могущественном приюте отчаянных, на все решившихся людей, не дорожащих ничем — ничем не дорожащих ради того, чтоб добиться поставленной цели. Да, это дело. Это штука.

Здесь не пропадешь — тут воистину в своем штабе! Эх, ЦК, ЦК: в тебе пробудешь три минуты, а зарядку возьмешь на три месяца, на три года, на целую жизнь…».

Помощником первого наркома по иностранным делам назначили матроса-электротехника Балтийского флота Николая Григорьевича Маркина, талантливого самоучку и весьма храброго человека. Ему было двадцать пять лет, он вырос в бедной семье, рано начал работать, пристрастился к чтению нелегальной литературы и был арестован за попытку поджечь магазин своего хозяина. В тюрьме сблизился с политическими заключенными. После Февральской революции принимал участие в выпуске вечерней газеты «Рабочий и солдат», работал в Петроградском Совете, делегатом от Балтийского флота вошел во ВЦИК. Маркин установил в наркомате большевистский порядок.

Троцкий восхищался своим помощником: «Я был занят в Смольном общими задачами революции. Тогда Маркин стал на время негласным министром иностранных дел. Он сразу разобрался по-своему в механизме комиссариата, производил твердой рукой чистку родовитых и вороватых дипломатов, устраивал по-новому канцелярию, конфисковал в пользу беспризорных контрабанду, продолжавшую поступать в дипломатических вализах из-за границы, отбирал наиболее поучительные тайные документы и издавал их за своей ответственностью и со своими примечаниями отдельными брошюрами…».

Николай Маркин обзавелся парой переводчиков и составил из обнаруженных документов шесть сборников, которые отпечатал в типографии бывшего министерства иностранных дел. Его энергии хватило бы на троих. Он с увлечением занимался всем, за что бы ни брался — разбором дипломатической переписки или починкой пулемета. Матросу Маркину принадлежала идея продавать с аукциона подарки, которые заграничные друзья присылали чиновникам МИД. Чего там только не было — от статуэток до принадлежностей дамского туалета.

Первые контакты с иностранными дипломатами страшно веселили новых дипломатов. Один из них не без удовольствия вспоминал, как к нему приехал секретарь испанского посла, которого отзывали на родину, и убеждал помощников наркома, что советскому правительству следует наградить посла орденом. Старых орденов, еще царских, было предостаточно — их обнаружили в министерстве в большом количестве. Выложили их на стол целую кучу и великодушно предложили испанцу выбрать любой.