Генерал - Дмитрий Вересов Страница 45

– Один из лагерей Кнюпфера [107], так сказать, кузница союзнических кадров.

– Aber es stinkt in dieser Schmiede nach verfaulten Rueben und verwelkten Kletten, [108]– брезгливо заметил один из офицеров.

– Gestank und Dreck, Herr Oberst, uebrigens eine direkte Folge Ihrer unangemessenen Politk bezueglich der russischen Kriegsgefangenen. Sie muessen… [109]– сухо отрезал Герсдорф. – Вам придется… – но он не договорил, приветствуемый комендантом. Чуть позади него шла группа русских, в советской форме без знаков отличия, но, видимо, в чинах.

– Die Russen baten um etwas Erholung und, sozusagen im Sinne eines kulturellen Programms… [110]– словно извиняясь за нелепость, развел руками комендант.

– Bitteschoen, – пожал плечами Герсдорф. – Uebersetzen? Переводить? – обернулся он к офицерам, но комендант уже объявил:

– Eine Vorstellung fur die einfachen russische Soldaten! Ubersetze aus.

– Представление для простых русских солдат! – c любопытством глядя на происходящее, перевела Стази и в тот же момент услышала от вставших где-то позади русских офицеров неодобрительную реплику про балаган, в который превращают серьезное дело. Однако ряды пленных оживились.

На эстрадку выскочил парень, судя по правильным чертам лица и ощущению белёсости, откуда-нибудь из-под Архангельска, хитро зыркнул на немцев и пустился вприсядку, лихо выкрикивая на манер рязанских частушек:

Отдыхали б вы, ребята,

Было время поболтать:

Четверть века вы трудились

По заказу выступать!

К нему присоединился еще один, ряженный в девку, подпер щеку рукой и очень натурально заголосил дальше:

Врали вы, что было силы,

Надрывались болтовней.

Но надежды обманули,

Пролетели стороной!

Пленные явно заскучали, частушки выглядели беззубо, а Стази невольно вспомнила, какие штуки, бывало, загибали в университетской курилке студенты «по пролетарскому набору».

Миновала ваша слава,

Не вернутся ваши, нет,

Дуновенье жизни новой

Заметет их волчий след! —

уже хором закончили выступающие, и тут кто-то все-таки не выдержал, и из глубины рядов донеслось негромкое, но залихватское:

На базаре под скамейкой

Пятачок ебет копейку,

В углу гривенник смеется:

Пущай мелочь наебется! И-эх!

– Прекратите эту комедию! – раздался сзади Стази низкий мужской голос, добавивший уже тише: – Мы здесь не в Советской армии.

Частушечники неохотно спрыгнули с эстрады.

– Да ладно вам, пусть бы потешились, – укоризненно произнес второй, с более жесткими нотками.

– Не думаю, что святое дело нужно с самого начала марать пошлостью. Я, кажется, уже говорил про кувырк-полки – вы этого, что ли, хотите?

Но дослушать заинтересовавший ее диалог Стази уже не успела, ибо вперед вышел Герсдорф, обращаясь к собравшимся с речью. Она тоже машинально шагнула за ним, лихорадочно соображая, как обратиться к этим странным военнопленным.

– Die Herren Offiziere! Господа офицеры! Ich, Standartenfuehrer Gersdorf, bin hier, um im Namen des OKV…

– Я, полковник Герсдорф, здесь, чтобы от имени отдела генерального штаба иноземных войск Восто… – начала переводить Стази, но в тот же миг мальчишеский голос, выкрикнувший частушку, восхищенно выкрикнул:

– Ох, хороша сучка!

Стази отшатнулась, как от удара.

– Кто это сказал? – снова раздался властный голос сзади, и вперед вышел высокий и чуть сутулящийся от своего роста русский офицер в изношенной, но щегольски сидевшей генеральской форме.

– Брось, Федор, какой-нибудь невоспитанный вояка…

– Недостойный быть русским воином, освобождающим родину, – холодно отрубил офицер в генеральском мундире. – Имейте мужество выйти и извиниться, – потребовал он. – Вы же знаете, что виновного я все равно найду. Даю пять минут. – И с этими словами офицер повернулся к немцам, делая широкий, такой забытый русский жест. – Прошу ко мне. Herein. Entschuldigen Sie, dass ich Sie unterbreche, Herr Oberst, aber ich war schon immer gegen derartige Reden von Seiten der Deutschen, sie nuetzen wenig und veraergern uns. [111]А вы, барышня, примите мои извинения отдельно за столь дурно воспитанного подчиненного. Федор Трухин к вашим услугам, – и он низко, по-старинному склонился над рукой Стази.

– Откуда вы знаете, что я русская? – глупо прошептала она.

Офицер вскинул низко посаженные брови.

– Петербургский жесткий выговор не узнать трудно. А скрыть – еще труднее.

Вся группа последовала в неподалеку стоявший барак, свежевыкрашенный, с новым, еще пахнущим сосной крыльцом. Там был сервирован чай в русских подстаканниках, и что-то давно ушедшее, забытое, руссколитературное носилось в воздухе.

– О делах потом, – улыбнулся другой русский с глазами цвета льда, от которых Стази стало как-то не по себе. – Сначала, как положено, угощенье.

За чаем все говорили по-немецки, исключая еще одного русского генерала, похожего на обиженную носатую птицу, и Стази могла просто смотреть и слушать.

– Поймите, – горячился один из прибывших вместе с Герсдорфом, невысокий и очень не по-немецки подвижный офицер, – не только тыловики, но и множество командиров фронтовых частей с первых месяцев русского похода пополняют свои ряды за счет добровольцев разных национальностей.

– Что ж, абвер Канариса пошел и еще дальше: он планомерно формирует для своих целей небольшие, но полностью национальные части.

– Вы еще вспомните создание русских частей при штабе «Центра» генералом фон Треско…

– С разрешения фон Браухича, заметьте!

– Все это нам известно, господа, – вдруг остановил этот почти восторженный разговор Трухин. – Этими разговорами вы только пытаетесь решить вопрос многих сотен тысяч добровольцев и хиви, уже ставших необходимыми для немецкой армии. Проблемы их оплаты, обмундирования, снабжения и, разумеется, закрепления их положения предписаниями дисциплинарного и военно-правового порядка. Я слышал, уже и медали им намерены выдавать. Отлично. Но, господа, не важнее ли улучшить обращение с военнопленными, наладить порядок в оккупированных областях, отвергнуть теорию унтерменшей – ведь именно тогда наша борьба обретет подлинный смысл. И главное – самое главное: для изменения военно-политической ситуации необходимо создание полноценной русской армии. Ради этого мы примем… – говоривший прикусил губы, – почти любые ваши условия.