Welcome to Трансильвания - Марина Юденич Страница 45

Смутно различимая в темном проеме, возникла высокая худая фигура.

Вероятнее всего, мужская.

Так и оказалось.

— Его светлость герцог Джулиан? — Судя по голосу, человеку, отворившему дверь, было много лет. Очень много.

— Иногда меня называют именно так.

— Слава Господу! Вы откликнулись на призыв моего несчастного господина. Здравствуйте, сэр.

Дверь особняка открылась чуть шире.

Но старику — а говоривший действительно был глубокий старик — тяжело далась даже эта малость.

Дверь в фамильной обители герцогов Текских была массивной не только с виду.

Тони пришлось основательно налечь плечом, помогая старому слуге.

— Благодарю вас, сэр. Немощь, как ни прискорбно, верная спутница старости.

— Вы давно служите в этом доме?

— Около сорока лет. Однако, простите, я не назвал себя. Герман Грубе, дворецкий. Бывший…

Последнее слово старик произнес значительно и скорбно.

— Не стоит драматизировать. Возможно, наследники герцога…

— У герцога нет наследников. Но если бы и были, речь не о них. Его светлость лично рассчитал меня за два с половиной месяца до своей кончины.

— Но почему?

Старик пожевал губами.

— Мне бы не хотелось выглядеть навязчивым жалобщиком, отнимая время у вашей светлости… К тому же господа, которые вас ожидают, наверняка крайне дорожат своим. Возможно, после беседы с ними ваша светлость найдет несколько минут, чтобы выслушать меня?

— О чем речь, старина! Считайте, что мы договорились. Итак, меня ожидают, вы сказали?

— Доктор Хейнике, доктор фон Бок, доктор Гринберг и доктор Штраус.

— Двое из них, как я понимаю, врачи. Двое других — адвокаты. Не так ли?

— Совершенно так, мой господин. Однако все именуются докторами.

— Звучит убедительней.

— Не берусь судить. Позвольте проводить вас в кабинет.

— Туда я загляну непременно. Но прежде хотелось бы… Владислав… Он… еще в доме, как я понимаю?

— Тело его светлости? Разумеется. Вы хотите взглянуть на него теперь же?

— Да, если это возможно.

— Как вам угодно, сэр.

Тон старика заметно изменился.

Лорду Джулиану даже показалось, что старческий голос предательски дрогнул.

Однако лицо дворецкого осталось бесстрастным, а тонко поджатые губы выражали, скорее, осуждение.

В итоге Тони так и не понял, тронуло старика его желание или что-то в нем вызвало неодобрение, а возможно — и рассердило.

Молча они пересекли небольшой полутемный и, верно, оттого довольно мрачный холл и ступили на широкую парадную лестницу.

Родовое гнездо Текских изнутри выглядело более внушительно, чем снаружи.

По крайней мере более достойно.

Однако настораживало суровым, торжественным стилем убранства.

Готика господствовала здесь повсеместно, и это сразу же настраивало на определенный лад.

Следуя за стариком по широким скрипучим ступеням, Тони мельком подумал, что вряд ли хотел бы поселиться под этой крышей, пусть и в качестве гостя.

Слава Богу, Влад никогда не звал погостить.

Они миновали узкий коридор, на стенах которого смутно различимы были темные полотна в тяжелых багетах.

Что изображено на картинах, с ходу было не разглядеть.

Правда, в какую-то секунду Тони остро почувствовал на себе чей-то взгляд и, присмотревшись, различил два глаза, блеснувших из темного проема овальной рамы.

Возможно, и остальные полотна были портретами.

— Это здесь.

Голос дворецкого прервал его размышления. Они остановились возле небольшой узкой двери, плотно закрытой.

— Надеюсь, вы готовы, — неожиданно добавил старик, и Тони, разумеется, не понял смысла загадочной фразы, но что-то удержало его от вопросов.

Дверь отворилась.

Небольшая комната со сводчатым деревянным потолком, очевидно, служила Владиславу спальней: большую часть пространства занимало внушительных размеров старинное ложе.

Четыре черных резных колонны сторожевыми столбами встали по углам кровати, они же служили основанием массивному резному навесу, с которого тяжело падал плотный, темного бархата балдахин.

В подножии ложа полотнище балдахина было раздвинуто, тяжелый бархат собран глубокими складками, надежно закреплен у колонн толстым витым шнуром с кистями.

В изголовье кровати на белой стене виднелось большое распятие, так потемневшее от времени, что невозможно было определить, из чего изготовлены крест и фигура Спасителя. Было это серебро, превратившееся с годами в одну сплошную чернь? Или другой металл? Или крест был вырезан из того же черного дерева, которым обшиты стены и потолок?

Пустые, совсем не уместные теперь мысли метались в голове Энтони.

И он хорошо понимал их природу.

Трусила душа.

Изо всех сил пыталась оттянуть страшную минуту.

Для того чтобы взглянуть на ложе, а вернее, на того, кто покоился на нем вечным уже покоем, потребовалось усилие воли.

И немалое.

Можно сказать, что Тони заставил себя перевести глаза.

…Первой его реакцией было облегчение. А первой мыслью: «Произошла ошибка. Чудовищная, нелепая, невозможная в принципе. Но — ошибка».

Человек, чье безжизненное тело лежало на старинном ложе, был не Владислав Текский. Никак не он.

Влад Текский был ровесником Энтони Джулиана.

Почившему в бозе старцу было на вид не меньше семидесяти лет.

Состариться до такой степени за год с небольшим, минувший с памятной встречи в Париже, он не мог.

И вообще никто не мог.

Кожа человека, которого в силу какой-то дикой ошибки или странной фантасмагории пытались выдать за герцога Текского, была неестественно — в голубизну — бледна и тонка, как пергамент.

Кожа древнего старца, к тому же тяжело больного, долгое время прикованного к постели, лишенного солнечного света и свежего ветра, — вот что это было такое.

Глазницы покойного глубоко ввалились, их обметали густые черные тени.

Нос сильно заострился и заметно вытянулся.

А губы — губ на этом лице не было вовсе.

Тонкая запавшая складка над подбородком — и все.

— Это…