О Шмидте - Луис Бегли Страница 45

Хочешь мороженого с шоколадной крошкой? Я купила кварту. Ой, у меня же в кармане твоя сдача. Я положу на стойку рядом с тостером.

Потом, когда ели мороженое, она спросила:

Ты не рассердишься, если сегодня вечером мы ничего не станем делать? Обещаешь? Ну может, просто посмотрим телевизор в постели, пообнимаемся.

Конечно. Если мы друзья, мы не можем все время заниматься любовью. Мы будем вместе делать разные вещи: читать, слушать музыку, просто лениться. Тогда есть шанс, что ты не заскучаешь со мной и не устанешь от меня.

Ты с ума сошел! Замолчи! Шмидти, посмотри мне в глаза. Мне нужно знать. Просишь ли ты меня быть верной?

Что за странный вопрос! К чему ты спрашиваешь?

Странный вопрос, но Шмидт сразу вспомнил прецедент: что-то подобное спрашивала у Гила его гречанка. Может, это часть брачного ритуала у экзотических народов?

Мне надо знать. Я хочу знать, рассердишься ли ты, если узнаешь, что я трахаюсь с кем-нибудь еще.

Не думаю, что мне это понравится, ответил Шмидт. Сама посуди.

О Шмидти, ты вправду просишь меня быть верной!

У него не было Элейн, о которой он мог бы тревожиться. Но у него не было и Гилова самомнения. Ситуация, как он мог предвидеть, оказалась неловкой и грустной. Как он может позволить устанавливать такие правила, что он даст ей взамен? Удовлетворение в постели? Умные разговоры? Выходы в свет с джентльменом, которого все станут принимать за ее отца, когда б не ее смуглая кожа и мелкие кудряшки? Маленькие подарки? Большие подарки — деньги, образование в колледже? Конечно, свою любовь. Но каков теперь язык любви? Если любовь то же, что увлечение, то почему нет? Он может сказать Кэрри, что влюбился в нее, пока они спали. Может, этого хватит, чтобы она убедилась — между ними не просто секс, а хоть немного больше, и «верность» означает просто противоположность промискуитету? Но он предполагал, что ее чувства гораздо сложнее и тоньше, и словами играть тут не годилось. И тогда, насколько мог мягко, он сказал, что она очень дорога ему, и он хочет, чтобы она была рядом, но только до тех пор, пока она сама хочет быть с ним.

Кэрри, закончил он, пойми, я должен быть справедливым. Если я хочу тебе добра и хочу, чтобы ты была счастлива, — а я этого хочу, очень — я не могу просить тебя о том, что может помешать тебе найти подходящего спутника, славного парня твоего возраста, а не дряхлого старика-пенсионера.

Благонамеренная напыщенность. Шмидта слегка покоробило. Кэрри его слова тоже не понравились.

Да, я поняла. Тебе нравится ложиться со мной в постель, но ты меня не любишь. Это я поняла.

Она приуныла. Но ее лицо тут же прояснилось. Она подошла и села к Шмидту на колени. Ты не рассердишься на меня?

Да как я могу?

Ну не знаю. В общем, есть один парень — Брайан — в Сэг-Харборе. С тех пор как я нашла эту работу, мы с ним как бы вместе. Если я скажу ему про тебя, он сойдет с ума. Не знаю. Будет носиться по комнате, ломать вещи, биться головой о стену. Это ужасно.

Она засмеялась и сунула язык Шмидту в ухо.

Шмидт проглотил новость, как сосульку.

В общем, я не стану говорить ему, ладно?

Шмидт просунул руку ей под свитер и запустил пальцы в чашечку лифчика. Сосок немедленно отвердел. Шмидт с силой сжал его и, отпустив, тут же погладил. Все это неважно. Лишь бы ему не лишиться ее тела. Она сама сказала, что принадлежит ему.

А этот Брайан, он не беспокоится, что тебя нет целый день и ты проводишь ночь со мной? Ты ведь останешься?

Он сжал ее грудь изо всех сил.

Господи, Шмидти, еще! Я сейчас растаю. А теперь потри. Сильнее!

И она завизжала.

То, что было у него на видео, ее не заинтересовало. А вот хоккей по телевизору вполне устроил. Она почистила зубы его щеткой и сказала, что они оба должны лечь спать в пижамах, а когда легли, велела ему оставаться на своей половине постели. Он ведь сам сказал ей, что им не нужно заниматься этим все время? Вот и пусть докажет. Они просто посмотрят матч. Carpe diem. [40]Шмидт потянулся ногами к ее ступням и коснулся их кончиками пальцев. Оказалось, что это не запрещено.

А Брайан, спросил он Кэрри, он правда не возражает, чтобы ты исчезла на всю ночь?

Брайан, рассказала Кэрри, родился в Куоге; его родители уехали во Флориду, сестра, оставшаяся здесь, вышла замуж за врача. Сестре удалось доучиться в колледже, Брайану — нет. Он работает столяром, зимой присматривает за дачами вместе с одним приятелем. У приятеля был домик в Спрингсе, он там жил с подружкой, рыжей официанткой из «О’Генри». Брайан поселился с ними и так познакомился с Кэрри. Кэрри не переехала к ним в Спрингс, потому что приятель Брайана был неприятный человек и однажды на пляже пытался ее лапать.

Брайану я нужна, сказала Кэрри. Он часто дожидается в моей комнате, когда я приду с работы. Иногда ему хочется поиграть, но чаще мы просто пьем пиво и курим. Потому я тебя и спросила, нормально ли ложиться с парнем в постель и не заниматься сексом1.

Но вы же занимаетесь.

Да, когда он захочет. Все, как я тебе сказала. Мы живем вместе, но это не любовь всей моей жизни. Я просто не хочу, чтобы он бесился.

Подавшись к нему, она шепнула: Не смотри так, любимый. Ты всегда можешь делать со мной все, что захочешь. Я же сказала тебе, что я твоя. И я буду тебе верна. Я сама так хочу. Только поосторожнее в ресторане. Обещаешь? И, пожалуйста, не сердись из-за Брайана.

Ему нужно было все ее внимание. Дождавшись, когда закончится хоккей, осторожно, будто выбирался босиком из машины на раскаленный, как огонь, и засыпанный битым стеклом бетон стоянки, он задал вопрос: А любовь всей твоей жизни, это кто?

Она рассмеялась и пощекотала пальцами ноги Шмидтову ступню.

Это ты, чучело.

И потом, посерьезнев, добавила: Шучу. Это было давно. Мне еще и пятнадцати не было. Пожилой человек, как ты. Он меня пробудил. Да, мужик, его я по-настоящему любила.

Как это было?

Это была судьба, правда. У меня был дружок, один еврейский мальчик. Такой симпатюля. Мы с ним после уроков ходили в химическую лабораторию. У него был ключ, потому что он был лучший ученик и, ему постоянно давали какие-то специальные задания. Ну вот, он запирал дверь, мы ложились на пол и забавлялись друг с другом. Мы распалялись, но давать ему я не собиралась. Я ужасно боялась залететь. Отец просто убил бы меня.

Шмидт заметил, что ее рука под простыней задвигалась. Воспоминания возбуждали ее.

И вот однажды мы забрались в лабораторию, Фрэнк положил меня на пол, раздвинул мне ноги, сколько было можно, и снял с меня футболку, и вдруг открылась дверь и зажегся свет. Представляешь, мистер Уилсон на нас чуть не наступил. Учитель химии. У него тоже был ключ. Я до смерти перепугалась! Он мог бы нас обоих вышвырнуть из школы. Но вместо того он очень вежливо извинился, вышел и запер дверь. Фрэнк боялся, что мистер Уилсон будет преследовать меня и требовать от меня разных вещей. Но ничего не было. Когда мы встречались в коридоре, он улыбался и говорил: Привет, Кэрри, а вскоре учебный год закончился. Я говорила тебе, что мой отец работал в департаменте образования? И вот однажды на каникулах я приехала к нему на Ливингстон-стрит, и, когда уходила, в лифт со мной вошел мистер Уилсон. Я чуть не умерла!