Прокол (сборник) - Валд Фэлсберг Страница 45

Через пару часов и баня на пару, и я в поту. Наливаю себе холодного вина и сажусь на горячую лавку. Закрываю глаза. Плоть алчно впитывает жар. Укутывает теплый хмель. Не будь я сама собой, определенно была бы ведьмой или лесной девой. И после бани пошла бы валяться в снегу.

«Ты можешь валяться в снегу и собою», он не говорит и не целует мои обхваченные руками колени. Ибо его нет. Касание губ его не вожделенно влажно, ибо оно — моих же. Он не намыливает меня дюйм за дюймом, не кружит кончики пальцев вдоль моих жаждущих бедер вниз до горячих досок. Это делаю я сама.

Сперва ноги, потом руки. Снаружи, потом изнутри. Нежно медля — пока не раздвинутся колени. Грудь кольцевидными движениями, живот. Он не целует мою шею. Не сжимает сосок. До того сильно и долго, что хочется скулить и под пупок вонзается лезвие. Мы не целуемся. Не трем язык о язык. Он не прикусывает мою губу. Ибо делаю это я сама.

Он не берет меня на руки и не относит в душ. Не поворачивает лицом к стене, не прижимает грудь к холодному кафелю. Он не приседает, не преодолевает мою робость, не расставляет мои ноги шире. Не раскрывает губы и не дает струям воды лишить меня рассудка. Ничего подобного он не делает. Ибо нет его. Все делаю я сама.

Хорошо. Еще чуть-чуть до полного хороша. Еще…

Каменею. Шум за дверью. Соседка рассказывала, мол, вокруг шастает вор. Якобы обокрал несколько дач, но полиция не может его поймать. Тихо закрываю воду. Слушаю. Кто-то возится в предбаннике?

Залаял соседский лохматый волкодав. Похоже, слышу шорох убегающих шагов. Лай умолкает. Только мое сердце бьется невпопад. От жары. От прикосновений. И не только.

Толком и волосы не прополоскав, я закутываюсь в полотенце, на всякий случай прихватываю в качестве оружия ковшик кипятку и босиком бегу домой. Какой черт говорил, что круто валяться в снегу?! Босые ступни жалят холодные иглы.

Запираю дверь, закрываю окна и со страху выпиваю еще одно вино. Тогда набираюсь смелости обследовать все здание, чтоб убедиться, что я все еще одна. Ибо его же нет.

Принимаю аспирин от похмелья. Прежде чем лечь, еще чертыхаюсь, вспоминая прерванную близость с ним. Если засыпая буду думать эротические мысли, есть надежда, что приснится.

Порой это удается.

* * *

Раздеваюсь, укладываюсь в прохладные простыни и открываю прихваченный с собою сегодняшний журнал. Эротический рассказ — как раз для меня.

Там пьют вермут… Не совсем для меня. Но по существу — совет принят! В никак не гаснущем волнении опять откупориваю бутылку сухого красного вина и отдаюсь потоку слов. «Твои ласки сливались воедино с ещё не рассеявшимися сновидениями, и я не вполне понимала, постигает ли миг нежной близости нас ещё здесь, наяву, или заканчивается уже в другой, не менее прекрасной реальности.»

Вино и текст убаюкивают в другой мир. Наш мир.

Гаснет свет. В спальне. Или сознании. Или везде.

Его руки меня ласкают.

Происходит ли это засыпая?

Или уже во сне?

Или именно это пробуждает ото сна перед засыпанием вновь?

Или, как всегда, не происходит…

Он закрыл мои глаза ладонью. Нас закутывает любовь. Медленно, тихо и терпко. Kак изысканное вино. Я чувствую его поцелуи на губах, шее, груди, животе, ниже… Нет: внезапное падение к основанию бокала оставляет мою жажду на грани бездны. И медленный обратный путь — по высокой хрустальной ноге вплоть до края переполненного ковша…

Где сверкает искрящее страстью шампанское.

Он ненасытно пьет.

Tогда опять наполняет мой бокал. Нектаром и амброзией.

Надежда не подводит. Удается. Приснить.

* * *

Утром вскакиваю всидь. Похоже, опять слышу шум. Но могу ошибиться: в голове стоит звон, как полагается после двух бутылок вина. Нет, вон — трех! Возле кровати валяется еще одна, что даже толком не припомню открывши…

Меня охватывает страх, как всякий раз, когда не отдаю себе отчет, как прошло вчера, или же сама не верю своей памяти. Звоню в полицию, но тут же бросаю трубку. Что мне им говорить? Что во сне занималась любовью со своим мнимым любимым? Или что это был не сон? Я сама толком не верю ни в одно, ни в другое.

Пахну сексом. Не в грезах или во сне. Наяву. Натуральным. С созданием. Настоящим, не моим любимым. Вскакиваю, хватаюсь за белье… Нет, так сразу не пойдет. Второпях обмываюсь, затем одеваюсь и бегу сквозь сугробы к соседке. Вдвоем все-таки менее страшно. Спрашиваю, не лаяла ли ночью собака. Рассказываю, как слышала кого-то копошащимся возле бани.

— Не бойся, я по ночам своего зверя отпускаю. И Максим тоже ничего не слышал. Макс! — она окликает кого-то.

— Да, — в комнате отзывается мужской голос.

— Ты вчера не забыл Шеру отпустить?

— Нет.

— Иди-ка сюда поболтать с городской гостьей! — соседка приглашает, и меня одолевает любопытство.

— Ммм… Я секундочку… Еще чуть-чуть…

— Страшно стеснительный, — соседка шепчет. — Крутой компьютерщик с нами, простыми деревенщинами, породнился. Но, видишь, контора лопнула и…

— Шера? — я спрашиваю. — Тот цербер — девочка?

— Не девочка больше, — соседка ухмыляется. — Впервые не уберегли. Поэтому и свирепа сейчас аж жуть. Через наш двор к тебе никто живьем не проникнет.

Попиваем чай, чуточку оговариваем Лику и ошепчиваем Максима. Зять. Быстро сошлись, быстро и разошлись. Дочь удрала на заработки за границу, а молодой человек в столице остался без работы, устроился к пока еще теще как родной сын, роется в объявлениях о работе и помогает по хозяйству. Хм…

Иду домой. Не стану же выкладывать, что кто-то ко мне все-таки проник живьем: о своих уликах я поведала бы только Лике — и даже та б не поверила.

Лениво размахивая лопатой, я вспоминаю ночные прикосновения. Вспоминаю так ярко, что в животе все скручивает. Вспоминаю легкий аромат чистых волос, сдержанные вздохи. Я хочу еще! Пусть даже это дачный вор! Пусть грабитель, маньяк, насильник беспомощных женщин. Нежный насильник… Я буду ждать его этой ночью. Ждать каждую ночь, вспоминая ласки… И если он не придет… Если его поймают и посадят, я буду писать полные страсти письма и ежевечерне мёрзнуть у стен тюрьмы, ловя его тень в решетчатом окне. Никакое преступление не будет до того тяжким, чтоб я не ждала своего сновидения во плоти.

* * *

На следующее утро просыпаюсь рано и в трезвом рассудке. Я опять провела ночь с… Нет, не со своим единственным — тем, кто не родился. Уже с другим единственным — тем, кто сегодня ночью не пришел. Кого, видимо, задержали.

За забором возится молодой мужчина. Стройный, худощавый, с узковатыми плечами, тонкими линиями. Стало быть, Максим. Меня уже со вчерашнего дня терзает любопытство увидеть его лицо. Уже открыв рот для приветствия, тут же проглатываю: не подобает первой к мужчине обращаться. Чуть копошусь по двору, а он так и не оглядывается на меня и быстренько исчезает.